ВЯЧЕСЛАВ   ДАВЫДОВ   (БАРУХ)

 

ГЕРОЙ  ДУХА

ДЕСЯТЬ  СЦЕН ИЗ  ЖИЗНИ  ИОСИФА  ТРУМПЕЛЬДОРА

С   ПРОЛОГОМ   И   ЭПИЛОГОМ

 

И З Р А И Л Ь,   2022

О Т       А  В  Т  О  Р  А

Не без волнения я предлагаю вниманию читателя свою новую пьесу «Герой духа», посвященную герою Тель-Хая, основателю халуцианского движения Иосифу Трумпельдору (1880-1920), прожившему неполных 40 лет.  Его имя, овеянное легендами, присвоено улицам во многих городах Израиля, его именем названы кибуц на горе Гильбоа и молодежное сионистское движение «Брит (Союз) Иосифа Трумпльдора», коротко «Бейтар», созданное Зеэвом Жаботинским.  О нем написан ряд замечательных книг,  и открыт  музей в   кибуце Тель-Хай, в котором я с трепетом  побывал. 

 

Иосиф Трумпельдор (1880-1920)

 

Тем более странно, что до сих пор не было фильмов и пьес, посвященных Трумпельдору, хотя его жизнь, до предела насыщенная событиями исторического значения, представляет собой благодарный материал для киносценария и театра. Желая восполнить этот пробел, я взялся за сочинение пьесы о Трумпельдоре, что было для меня вполне естественно, поскольку до этого в 2020 году вышел в свет мой сборник «Жаботинский против Гитлера» с двумя пьесами о выдающемся русском сионисте, которого связывали с Трумпельдором общие сионистские устремления и большая человеческая дружба. Имя Иосифа часто упоминается в книге Жаботинского  «Слово о полку» в связи с созданием Сионского корпуса погонщиков мулов и Евоейского легиона.  Он посвятил Иосифу стихи и три статьи, в одной из которых Трумпельдор назван героем духа. Столь удачное определение  внутренней сущности Иосифа взято мной для названия этой пьесы. 

Из обширной литературы о Трумпельдоре, не считая многочисленных статей в интернете,  я хотел бы выделить три биографические книги, принадлежащие перу Александра Ласкина, Ильи Левита и Александра Гака. Особенный интерес представляет антикварное издание  «Жизнь Иосифа Трумпельдора» его близкого друга Давида Белоцерковского, вышедшее в Берлине в 1924 году через два года после смерти автора и доставшаяся мне  на благотворительном книжном  аукционе в Русской библиотеке в Иерусалиме. На основе мемуарной книжки Давида была написана книга петербургского писателя Ласкина «Мой друг Трумпельдор». Вот  что он сам сказал об этом во взятом  у него интервью для  интернета: «Чтобы не впасть в преувеличение и сохранить объективность, я решил написать книгу от имени друга Трумпельдора. Буквально на всех этапах жизни Иосифа – он рядом с ним. В Порт-Артуре, в плену, в Петербурге, в ссылке в Финляндию, в Палестине… При этом люди эти очень разные. Если Иосиф существовал вне быта, то Давид был человеком практическим. Поэтому он не только преклонялся перед приятелем, но и спорил с ним и даже выражал недовольство. По моей воле и при моем участии он, дожив до 1961 года,  пишет вторую книгу о друге». Очень  ценным подспорьем для меня стали работы самого Трумпельдора «Ге-Халуц. Его сущность и ближайшие задачи» и «Новый путь», изданные в Петрограде в 1918 году. 

В плане композиции пьеса  «Герой духа» состоит из десяти сцен (с прологом и эпилогом), отражающих главные эпизоды жизни Иосифа Трумпельдора. В качестве связок между ними   служат   отрывки из воспоминаний Давида Белоцерковского о своем погибшем друге, которые он читает, непосредственно обращаясь к зрителям в зале.  

В процессе работы над пьесой я использовал письма Трумпельдора к Зеэву Жаботинскому и невесте Иосифа Фире-Эстер Розов. Хочу выразить благодарность сотрудницам Архива Института Жаботинского в Тель-Авиве Ирине Бердан и Ольге Гехман, любезно предоставившим в мое распоряжение эти письма через интернет.

 

Д Е Й С Т В У Ю Щ И Е     Л И Ц А:

 

Иосиф (Йосеф)  Трумпельдор  -  герой русско-японской войны, основатель движения Халуцианства

Фира-Эстер Розов  -   невеста  Иосифа

Давид Белоцерковский – ближайший  друг Иосифа

Зеэв Жаботинский – видный русский сионист, поэт, 

писатель, журналист, друг Иосифа

Ицхак Кац – адъютант Трумпельдора

Николай Второй  - последний российский  император

Александра Федоровна – императрица, супруга Николая Второго

Мэйндзи -  японский император во время русско-японской войны

Адъютант японского императора

Переводчик японского императора

Акайо -  комендант лагеря военнопленных в Хамадера

Леон Ройзман – директор театра в лагере военнопленных

Цви Шац – сионист, поэт

Яков Гофман – член Российского Бунда

Шнеур Шапошник – боец отряда в Тель Хае

Яков Токер – боец отряда в Тель-Хае

Беньямин Монтер – боец отряда в Тель-Хае

Сара Чижик – боец отряда в Тель-Хае

Бойцы отряда в Тель-Хае

Камаль-Хусейн – командир арабского отряда

      

П     Р     О     Л     О     Г

 

Год 1922-ой, начало марта. Тверия. Скромная квартира Давида Белоцерковского, в которой небольшое количество вещей: шкаф для книг, гардероб для одежды, лампа под абажуром, несколько стульев, стол, заваленный  бумагами.  За столом сидит Давид, перебирает бумаги и пишет свои воспоминания о Трумпельдоре.

У него тяжелая форма  туберкулеза, и он время от  времени покашливает.  Кроме бумаг, на столе стоят стакан и бутылка с водой, которую он иногда отпивает небольшими глотками.

 

ДАВИД. (Прекращая писать и обращаясь к зрителям). Сегодня, 1 марта 1922 года я продолжаю писать свои воспоминания об Иосифе Трумпельдоре. Прошло ровно два года со дня гибели моего большого друга, а 15 лет, проведенные вместе с ним, для меня по-прежнему главные. До сих пор в моих ушах звучит его знаменитое «Эйн давар», что на иврите означает «нормально, ничего страшного». Да, извините меня, - я еще не представился вам, дорогой читатель. Снимаю шляпу, - Давид Лейбович Белоцерковский. Если угодно, просто Давид, выпускник Селькохозяйственных курсов в Петербурге. А пишу я в небольшом старинном городке Тверия,  на берегу озера Кинерет, куда я эмигрировал из Крыма. Кто мог подумать, что именно на мою долю выпадет честь писать о героической жизни моего покойного друга? Как мне хочется скорее закончить свое повествование о Трумпельдоре, ибо, чувствую,  осталось мне жить совсем недолго. Признаюсь, - туберкулез совсем замучил меня… 

Вот он, Ося, как живой, стоит предо мною, этот «рыцарь без страха и упрека». Высокий, стройный, с красивым, отрытым и приветливым лицом, общительный и простой, с орлиными, проницательными глазами, внушавшими уважение к себе и приводившими в трепет тех, на кого он гневался. А гневаться он умел… Мне пришлось пережить с ним многое. А познакомились мы с ним при исключительных обстоятельствах на военной службе в Тульчине, и с первого же дня нашего знакомства подружились. Вместе терпели невзгоды, вместе подвергались на войне лишениям и опасностям.  И я считаю себя вправе сказать, что трудно было бы сыскать более испытанного и надежного друга, чем он. 

Для Трумпельдора характерна была прежде всего неутомимая энергия и жажда совершенства, поиски чего-то такого, чего в сущности никогда не могло быть достигнуто. Чем труднее был путь к недосягаемому, тем энергичнее он напрягал свои силы. А он в свои силы верил, верил в себя и в свою правду, а его правдой было – благо своего – еврейского народа. Откуда, из какого источника почерпнул он свое яркое еврейское чувство? Из хедера? Но из хедера он не вынес хороших воспоминаний. Из улицы? Но улица в Ростове была русская. По-видимому, один только старик-отец Вульф, бывший кантонист, своей религиозностью и неискоренимой привязанностью к еврейству был для маленького Оси источником сначала неясных, но потом все более крепнущих еврейских настроений. Немалую роль сыграли и книги, которые он находил у отца – об испанской инквизиции, Иуде Маккавее, Бар Кохбе,  Самсоне,  Иегуде Галеви, о Палестине и Израильском царстве. И позже, на военной службе в царской армии, Трумпельдор никогда не забывал и не скрывал, что он еврей, и решительно отказывался принимать христианство, несмотря на все блага, которые получали крещеные евреи. Он шел радостно на служение еврейскому народу, как идут на празднество, и своею радостью воодушевлял других.

После хедера и городского училища Ося из-за процентной нормы не был принят в реальное училище,  и  тогда он выбрал  профессию дантиста, окончив по примеру отца фельдшерскую школу. А после призыва на военную службу Иосиф  показал себя отличным воином, будучи зачислен в 76-й пехотный Кубанский полк. Когда в 1904 году началась русско-японская война, мы с Осей одни из первых в полку записались добровольцами на войну и таким образом оказались в одной роте 27-го Восточно-Сибирского стрелкового полка. В Порт-Артуре началась новая страница его биографии – страница военная. И я продолжу свое повествование  с того, как мой друг Иосиф стал героем русско-японской войны и с его встречи в лагере русских военнопленных Хамадера  с японским императором  Мэйдзи в 1905 году. Встреча проходила в канцелярии коменданта лагеря Акайо.

                             

СЦЕНА     ПЕРВАЯ

 

1905-й год. Лагерь русских военнопленных в японском городке  Хамадера. Канцелярия коменданта лагеря Акайо, подготовленная  для встречи японского императора Мэйдзи с  Трумпельдором. 

Император сидит за столом, покрытым бархатной скатертью, и что-то записывает на листе бумаге. Рядом с ним у стола стоит  адъютант в военной форме. У двери застыл японский офицер из охраны императора. 

           

МЭЙДЗИ. (Адъютанту). Когда же появится русский герой Йосеф Трумпельдор?

АДЪЮТАНТ. С минуты на минуту, Ваше величество! Его нужно было подготовить и привести в должный вид перед Вашей с ним встречей. Этим занимается комендант лагеря военнопленных. 

МЭЙДЗИ. Это правильно. Йосеф должен ясно представить себе, с кем он  встречается сейчас в лагере. Переводчик здесь?

АДЪЮТАНТ. Да, Ваше величество. Переводчик в соседней комнате и ожидает Ваших приказаний. 

МЭЙДЗИ.  Это хорошо. Все японцы в моей империи должны ожидать моих приказаний и неукоснительно выполнять их! Как раз пришло время, чтобы переводчик вошел к нам. 

Адъютант хлопает в ладоши, и через внутреннюю дверь  в канцелярю  входит переводчик, низко кланяется императору и останавливается по другую сторону стола, за которым сидит Мэйдзи.  Слышится осторожный стук в наружную дверь. 

                        

МЭЙДЗИ. (Громко). Пожалуйста, войдите!                       

 

Адъютант подходит к двери и открывает ее. Входит  комендант лагеря военнопленных Акайо.

АКАЙО. Ваше величество! Военнопленный Йосеф Трумпельдор ожидает за дверью Вашего разрешения войти. 

МЭЙДЗИ.  Разрешаю. Пусть входит!

 

                         Комендант выходит из канцелярии и затем входит,

                         пропуская вперед  Трумпельдора. На его груди красуются 

                         четыре ордена Святого Георгия. Император поднимается

                         из-за  стола и протягивает Иосифу руку для пожатия.

 

МЭЙДЗИ. (С улыбкой, которая почти не сходит с его лица в течение всего приема). Рад приветствовать тебя, Йосеф Трумпельдор,  как героя войны и моего желанного гостя. (Показывает рукой на кресло). Приглашаю садиться вот на это кресло, - оно для тебя. 

ИОСИФ. (Отвешивает низкий поклон). Большое спасибо за приглашение, Сайко кэйго, то есть Ваше величество.  Для меня это большой почет. (Садится в кресло). 

МЭЙДЗИ. Так ты знаешь, как по-японски «ваше величество»?

ИОСИФ. Да, я не зря тратил время в лагере для военнопленных. Занимался многими делами, в том числе изучением японского языка и даже немного китайского.

МЭЙДЗИ.  Это похвально! Так ты можешь говорить со мной без переводчика?

ИОСИФ. (Улыбаясь). Японский я знаю еще не настолько, чтобы говорить с  Вашим величеством без переводчика. 

МЭЙДЗИ. (Показывая на переводчика). Что же, переводчик  у нас есть, - он поможет перевести нашу беседу. А  знаешь ли ты,  Йосеф, что мы с тобой давно знакомы?

ИОСИФ.  Это каким образом, Ваше величество?

МЭЙДЗИ.  (Продолжая улыбаться). Нехитрым. Напрасно, что ли, нашим агентам платят жалованье? Сколько раз нам сообщали о смелом русском солдате! Кто в Японии не знает истории с гранатой? Хотя и жаль тех, кто погиб, но это было красиво! Как ты не побоялся схватить рукой готовую в любую секунду  взорваться бомбу?

ИОСИФ. (Улыбаясь). Эйн давар! Ничего страшного! У нас в России на этот счет есть хорошая поговорка: «Волков бояться, в лес не ходить». В бою я не знаю, что такое страх!

МЭЙДЗИ.  Это похвально! И за этот подвиг тебя, храброго русского солдата,  наградили первым Георгиевским крестом?

ИОСИФ.  Да, это была моя первая награда, и не только за гранату, но и за спасение в бою полкового знамени. Правда, полусгоревшая палка осталась на территории противника, но само полотнище вернулось в наш полк!

МЭЙДЗИ. Так расскажи, откуда у тебя такая храбрость?

ИОСИФ. Начну с того, что я вовсе не русский солдат, а еврей.

МЭЙДЗИ. Удивительно! Я и не знал! Как моим агентам это не было известно? Неужели евреи могут быть такими же смелыми?

ИОСИФ. Да, могут! Вся моя храбрость от отца – Вульфа.  Его еще мальчиком  забрали в кантонисты служить в русской армии. 

МЭЙДЗИ. Кантонисты? Впервые слышу это слово. 

ИОСИФ. Это дети из еврейских семей,  которые при царе Николае Первом в возрасте 12 лет забирались в  Российскую армию и должны были отслужить 25 лет. Отца призвали еще раньше. Он участвовал в Кавказской войне против горцев, показал себя исключительно храбрым воином и за отличную службу получил право выбрать любое место жительства. Выбрал Пятигорск на Северном Кавказе, где я и родился. А через три года семья переехали в Ростов, где отец стал работать фельдшером в Еврейской больнице. 

МЭЙДЗИ. Семья отца была большая?

ИОСИФ.  Да, большая, как и все еврейские семьи. У меня было четыре брата и три сестры. Я очень гордился своим отцом и стремился во всем походить на него. Уже в детстве мечтал о будущих  подвигах и готовил себя к трудностям военной службы: спал на досках, поднимал и бросал тяжелые камни, обливался холодной водой. Однажды  отцу удалось предотвратить начавшийся было в городе еврейский погром. Тогда же я спросил у него, не было ли ему страшно. И он ответил: «Если преодолеть страх, то, возможно, испугаются тебя». Эти слова я запомнил на всю жизнь!

МЭЙДЗИ.  А как ты попал на русско-японскую войну?

ИОСИФ.  Не сразу. После городского училища я по совету отца окончил Фельдшерскую школу и получил профессию дантиста. Пломбы у меня получались на раз. Через пару лет интересуюсь у клиентов своей работой, а мне отвечают: «Стоят, как литые. Если не высшую власть, то местную точно пересидят». 

МЭЙДЗИ. (Смеется). Да, вижу,  из тебя получился  хороший дантист! Жаль, что я не был твоим пациентом. Не то пригласил бы тебя лечить и вставлять зубы. 

ИОСИФ. Но успехи на медицинском поприще меня не радовали. Больно не героическое это занятие. Хотелось сделать что-то особенное, необычное, а повода не было. Борьба с больными зубами за здоровые стала тяготить меня. Иногда такая брала тоска, что начинал что-то придумывать.  Если нельзя совершить настоящих подвигов, то пусть будут воображаемые. 

МЭЙДЗИ. (Чуть смеется). Что же, воображаемые подвиги также по-своему хороши. 

ИОСИФ.  И как раз вовремя пришла повестка с призывом на военную службу! Император Александр Второй отменил набор кантонистов в Российскую армию, и евреев стали призывать на службу наравне с другими гражданами России.  Ну а после того, как наш император Николай Второй своим январским манифестом 1904 года объявил  войну Японии, я почувствовал, что настало мое время!  Решил записаться добровольцем на фронт и подал рапорт воинскому начальству с просьбой о переводе меня в  действующую армию. 

МЭЙДЗИ.  Вот как, Йосеф! Так ты еще сам рвался на войну?

ИОСИФ. Эйн давар, Ваше величество!  Ничего страшного! Во время длинного пути по  железной дороге до Порт-Артура я познакомился с солдатами-евреями и стремился подготовить их дух к войне, создать боевое настроение. «В начале кажется трудным, - говорил я солдатам, - а схватишь нужную точку, и после этого все пойдет как по маслу.  Как будто дверь, крепко прикрытая, вдруг открылась!» По прибытию в Порт-Артур меня направили в прифронтовой госпиталь служить фельдшером. Но эта работа мне показалась малопривлекательной, и я подал еще один рапорт о переводе меня в боевую часть. Так я оказался в полковой разведке.

МЭЙДЗИ. (Широко улыбаясь). И это мне хорошо известно!

ИОСИФ. Как раз на подступах к  порт-артурской крепости  шли тяжелые бои. Стало понятно, что мы воюем не с макаками, как называл японцев наш царь,  а с  бесстрашными воинами. 

МЭЙДЗИ. (Улыбаясь) Спасибо за похвалу! Да, мы, японцы, не макаки и воевать умеем не хуже русских!

ИОСИФ. Начиная с июня, гарнизон крепости выдержал четыре штурма.  Пришел долгожданный момент проявить себя настоящим героем. Я неоднократно участвовал с товарищами в рейдах разведки в тыл противника, брал «языка», проводил диверсии. 

МЭЙДЗИ. Расскажи, а как ты потерял руку?

ИОСИФ. В августе, во время очередной ночной вылазки в японский тыл,  я от разрыва гранаты получил тяжелое ранение – были раздроблены кости левой руки, и ее пришлось ампутировать выше локтя. Операцию проводили в полевых условиях, без обезболивания из-за отсутствия морфия. 

МЭЙДЗИ. (Воскликнув). Как ты выдержал это?

ИОСИФ. (Улыбаясь).  Эйн давар! Ничего страшного! Силой воли! Даже ухитрился помогать не очень опытному молодому доктору своими советами. Пролежав в госпитале три месяца,  я понял, что быть инвалидом  в армии это не для меня, и подал на имя командира рапорт о моем желании возвратиться  в строй. 

 МЭЙДЗИ. (Широко улыбаясь). Ваш рапорт нам также известен, как и то, что по этому случаю 29 ноября 1904 года был издан специальный  приказ по армии коменданта крепости Порт-Артур генерала Смирнова.

ИОСИФ. Этот приказ известен Вашему Величеству? 

МЭЙДЗИ. А как может быть иначе? Мои агенты не дремлют.  Этот  приказ  сейчас у меня, и наш переводчик зачитает его на русском языке. (Берет со стола лист бумаги и протягивает его переводчику).

ПЕРЕВОДЧИК. (Принимая бумагу). Слушаюсь, Ваше Величество. (Громко и четко).  Вот этот приказ: «Ефрейтор 7-ой роты Иосиф Трумпельдор, обращаясь в докладной записке от 24-го числа к своему ротному командиру, пишет: «У меня осталась  одна рука; но эта рука – правая. А потому, желая по-прежнему делить с товарищами боевую жизнь, прошу ходатайствовать Вашего благородия о выдаче мне шашки и револьвера». Трумпельдор был прикомандирован к госпиталю, где он имел возможность быть избавленным от смертельной опасности и трудностей окопной жизни, но он пошел добровольцем на передовую линию фронта, где показал чудеса храбрости…  Будучи тяжело раненым, Трумпельдор не пожелал воспользоваться законным правом обратиться в инвалида и, презирая опасность, вновь предложил свою полуискалеченную жизнь на борьбу с врагом. Трумпельдор приносит на благо Родины больше того, что требуется нашей присягой, и поступок его заслуживает быть вписанным золотыми буквами в историю полка.

Награждаю его Георгиевским крестом и произвожу в старшие унтер-офицеры. Приказ этот прочесть по всем ротам, батареям и отдельным частям и побеседовать с солдатами по содержанию Приказа. 

          - Комендант крепости Порт-Артур, генерал-лейтенант К.Н.Смирнов».

МЭЙДЗИ. И как тебе воевалось с одной рукой?

ИОСИФ. Эйн давар! Ничего страшного! Не хуже, чем с двумя! Из разведки я перешел в охотничью команду. Такой команде поручались самые рискованные предприятия, их посылали в самый жестокий огонь! Получаешь новые сильные впечатления, новые неизведанные переживания, новые опасности. Но опасности мне нипочем, смерти я не боюсь и верю в судьбу! Верю, что пули, жужжащие вокруг, не мои!

МЭЙДЗИ. Признаюсь, Йосеф,  приказ генерала Смирнова произвел на меня сильное впечатление и был главной причиной того, почему я захотел с тобой лично встретиться и воочию увидеть героя русско-японской войны. Я ценю доблесть и героизм наших врагов, среди которых ты стоишь на первом месте. Хотя в нашей армии среди японцев есть немало настоящих храбрецов, готовых пожертвовать своей жизнью, никто не может по необыкновенной смелости сравниться с тобой. (Показывает рукой на грудь Иосифа, увешанную четырьмя орденами Георгиевского креста). Недаром ты сталполным кавалером Георгиевского креста - высшей награды для солдат Российской империи. 

ИОСИФ. Благодарю Ваше величество. Я очень тронут Вашей похвалой. О себе скажу, что что я лишь старался как можно лучше выполнить свой воинский долг перед Родиной. 

МЭЙДЗИ. О тебе также высоко отзывается японское лагерное начальство, как о человеке, много делающем для пленных солдат Российской армии – как евреев, так и русских. Я хочу сейчас вручить тебе подарок, который ты, безусловно, заслуживаешь от страны победительницы. (Хлопает  в ладоши). 

           

                Адъютант достает длинную коробку, из которой

                вынимает протез для левой руки и кладет его

                на стол  перед императором.

 

МЭЙДЗИ. (Встает из-за стола и берет в руки протез). Вот эту нужную для тебя вещь, Йосеф, я хочу тебе подарить.  Это специально изготовленный из каучука протез, на котором золотыми буквами сделана надпись от моего имени на русском языке.  (Переводчику). Прочитайте для Йосефа.  

ПЕРЕВОДЧИК. (Берет в руки протез и торжественно читает).  «Эту руку жалует японский император герою Трумпельдору за его полезную деятельность во время плена». 

ИОСИФ. (Поднимаясь, принимает правой рукой протез и низко кланяется). Я очень тронут Вашим подарком, Ваше величество. Огромное спасибо! 

МЭЙДЗИ. Но тебе полагается от нас еще одна награда. 

ИОСИФ. Неужели?

МЭЙДЗИ. Мы много наслышаны о твоей благородной работе в лагере военнопленных и хотим вручить тебе по этому случаю японскую медаль. Ты показал себя не только храбрым воином, но и прекрасным товарищем, готовым помогать всем, кто нуждается в помощи. ( Хлопает в ладоши).

            Адъютант  берет со стола коробочку, извлекает из нее 

            медаль и передает ее в руки императора. Мэйдзи  прикрепляет

            медаль на груди Иосифа.

 

МЭЙДЗИ.  Эта медаль тебе также и за боевые заслуги!

ИОСИФ.  За Родину я готов отдать  не только обе руки, но и обе ноги и саму жизнь! 

МЭЙДЗИ. Вот слова истинного офицера русской армии! (Садится за стол). И ты садись, Йосеф.

ИОСИФ. (Садится в кресло).  К сожалению, я не имею офицерского звания, Ваше величество.

МЭЙДЗИ. (Не скрывая изумления). Как, разве ты не офицер, Йосеф? Не может быть!

ИОСИФ.  В моем случае, Ваше величество, может. Генерал Смирнов присвоил мне лишь высшее солдатское звание старшего унтер-офицера. По закону Российской империи евреям, не принявшим христианства, не полагается офицерского звания. Как мой отец Вольф, так и я отказался от крещения, чтобы остаться иудеем.

МЭЙДЗИ. Очень странные законы в Российской империи. У нас,  в Японии, к евреям совсем другое отношение! Даже существует предание, что японцы являются потомками одного из 12 потерянных колен Израиля. А с 16 века в Японию стали прибывать евреи, изгнанные из стран Европы. У нас есть еврейские общины в Нагасаки, Иокогаме и Кобу, и  построены две синагоги. Кобу находится недалеко от Хамадеры, и вы можете пригласить к себе на свой праздник евреев вместе с их раввином.  Будь ты, Йосеф, жителем страны Восходящего солнца, я бы сразу присвоил тебе звание полковника! Обязательно напишу письмо императору Николаю и  пристыжу его. Может, образумится!

ИОСИФ. Спасибо, Ваше величество. Боюсь, что Ваше письмо не поможет.

МЭЙДЗИ. Еще как поможет! Главное, как написать! Так, чтобы Николаю стыдно стало! Пусть только попробует не дать! Я ему второй Порт-Артур устрою! (Садится за стол). И ты садись, Йосеф. 

ИОСИФ. Спасибо! (Садится в кресло). И все-таки мы бы не проиграли войну, если бы генерал Стессель не отдал приказа оставить Порт-Артур после его 10-месячной героической обороны  и не подписал бы капитуляцию с японцами. Мы, солдаты русской армии, готовы были драться до конца, до последней капли крови! 

МЭЙДЖИ. (Улыбаясь). Еще не известно, как долго могла бы продержаться русская армия, защищая Порт-Артур, находившийся в нашей морской и сухопутной  осаде. Японский флот оказался намного мощнее российского, что показало Цусимское сражение, завершившееся полным разгромом русского флота. Да и в сухопутных сражениях нам сопутствовал успех. Ведь мы одержали победу в битвах за Мукден и Порт-Артур!   А ты знаешь, почему произошла война между Россией и Японией?

ИОСИФ. Знаю из царского манифеста от 27 января 1904 года. В нем  причинами войны назывались прекращение Японией переговоров по корейским делам, разрыв ею дипломатических отношений с Россией и внезапное нападение японского флота на русские корабли вблизи Порт-Артура. Тогда Россия была вынуждена объявить Японии войну. 

МЭЙДЖИ. Я  не отрицаю. Здесь столкнулись интересы двух наших стран. Мы не могли смириться с потерей Квантунской области и незамерзающей крепости Порт-Артур на юге Маньчжурии, которую Китай предоставил в аренду России  на 25 лет. 

ИОСИФ.И все-таки, было бы лучше, чтобы между Россией и Японией был  мир, а не война. 

МЭЙДЖИ. Я тоже за мир, но не во вред японским интересам! Мы первые предложили России вступить в мирные переговоры.

ИОСИФ. Итоги войны для России  неутешительны. 

МЭЙДЖИ. Именно так. Победитель диктует условия мира, а не побежденный.  Но время нашей встречи подходит к концу. (Встает из-за стола). Я был очень рад, Йосеф,  познакомиться и побеседовать с тобой – героем русско-японской войны. (Протягивает руку для пожатия). 

ИОСИФ. (Поднимается с кресла и протягивает руку). Я благодарен  Вашему величеству, что Вы нашли время для встречи со мной, за Ваш чудесный подарок и медаль.  О таком почете я не мог и мечтать!

МЭЙДЖИ. Ты эти награды заслужил! А перед прощанием я хотел бы задать тебе  еще один вопрос.

ИОСИФ. Какой, Ваше величество?

МЭЙДЗИ. Есть ли  у тебя мечта?

ИОСИФ. (Улыбаясь). Конечно, есть, Ваше величество. Я сионист и мечтаю жить и работать в Эрец-Исраэль!

МЭЙДЗИ. Это Палестина?

ИОСИФ. Нет, Эрец-Исраэль! Земля Израиля!

МЭЙДЗИ. Желаю исполнения твоей мечты!

ИОСИФ.  Спасибо, Ваше величество!

 

             Сцена на время погружается в темноту. Освещается 

             обстановка комнаты в доме Давида Белоцерковского в

            Тверии.  Давид,      сидя за столом, пишет  воспоминания. 

 

ДАВИД. (Прекращая писать и обращаясь к зрителям). Да, японский император заслуженно наградил моего друга Иосифа Трумпельдора  протезом левой руки и медалью за полезную деятельность в плену. Такова была натура Оси: куда бы он не попадал, он делал все возможное, чтобы создать  людям нормальную жизнь. В лагере для военнопленных, расположенном вблизи японского городка Хамадера, мы прожили  год с небольшим. Место было живописное, у самого моря. Помещением для жилья нам служили специально построенные бараки, рассчитанные на 10 тысяч пленных. Каждый барак вмещал 200 человек. Лагерь представлял собой огромную площадь с 50-тью бараками, кроме кухонь, различных канцелярий, приемного покоя, бани и прочих служб. Он был окружен с трех сторон высоким забором, а с четвертой, со стороны моря -  частоколом. Создался маленький городок с населением в десять тысяч человек – только мужчин, из которого без разрешения начальства никого не выпускали. 

Чтобы облегчить пленным выполнение религиозных потребностей, японцы разместили пленных  по национальностям. Нас, евреев, было из пленных 500 человек, и мы занимали три барака на одном конце лагеря. Евреи были со всех областей России, разных возрастов, разных классов и убеждений. За нашим двором шли дворы татар,  поляков, немцев, латышей, эстонцев, а затем русских. Военнопленных на работу не посылали; целый день мы были свободны и могли делать всё, что хотели, понятно, в пределах лагеря. Кормили нас недурно, и даже платили нам «жалованье» - по 50 сантимов в месяц рядовым и по три иены унтер-офицерам. Трумпельдор предложил, чтобы каждый стол, за которым сидело десять человек, выбрал своего представителя для образования Совета, который будет обсуждать жизненные вопросы пленных евреев. На первом заседании этого Совета был избран комитет из пяти человек, и его председателем стал Ося, также избранный руководителем культурно-просветительной комиссии.  Такова была обстановка, в которой Трумпельдор создал  в лагере для военнопленных свое мини государство. Продолжался тот же 1905-й год. 

 

Сцена на время погружается в темноту.

 

           

СЦЕНА  ВТОРАЯ       

      

 

            1905-й год. Лагерь для военнопленных в Хамадере.  Комната

            в канцелярии  Еврейского двора.  За столом, заваленным кипой

            бумаг, сидит Иосиф, напротив него – Давид. 

            

ИОСИФ. А теперь, Додик, перейдем к нашим проблемам. Ты знаешь, я не люблю сидеть  без дела. Прежде всего я по воле судьбы – воин, который знает, как воевать. Но война для нас закончилась, и мы перешли на мирные рельсы. 

ДАВИД.  Слава Богу! Гадкая вещь -  война!

ИОСИФ.  Здесь, в плену, мы начинаем жизнь новую, культурную! Человеку нужна цель. Чем точнее она сформулирована, тем скорее будет осуществлена. А моя цель –это жить и работать для людей, помогать им. Прежде всего это касается людей нашего, иудейского племени, ибо на их долю досталось больше всего испытаний и страданий. Вместе с тем, я готов помогать военнопленным других национальностей. Даже отсутствие левой руки мне не помеха. Моя душа отрыта всем, кто нуждается в помощи! 

ДАВИД. Я считаю, Ося, что ты по призванию – лидер, наш предводитель, чье призвание вести людей за собой! И я горжусь, что ты мой ближайший друг!

ИОСИФ.   Давай перейдем, Додик,  к нашим повседневным делам.  Я предлагаю: всё, что мы создали в Еврейском дворе  для себя, пусть посещают  все, кто пожелает из пленных не евреев. Пусть людям не кажется, что мы, евреи,  хотим обособиться и думаем только о себе.  Прошел месяц, как я получил разрешение от коменданта лагеря открыть классы для неграмотных русских солдат. Пусть учатся писать и читать! 

ДАВИД. Ты сделал благое дело, Ося!

ИОСИФ. А как же иначе, Додик? Спасибо коменданту лагеря Акайо, с которым у меня сложились хорошие отношения. 

ДАВИД.  Помнишь, Ося, мы в Порт-Артуре называли японцев макаками и япошками, а здесь в лагере, когда их увидели поближе, они оказались нормальными и любезными людьми. Согласен: нам очень повезло с комендантом лагеря. Как будто чувствуешь себя  не пленником, а гостем этой страны!

ИОСИФ. Как мы ошибались тогда! Скажи, ты обходил, Додик,  наши заведения, пока я находился на приеме у японского императора?

ДАВИД. Конечно, Ося! Начал с еврейской школы. Во всех классах занятия начались вовремя. Учителя и ученики благодарны тебе, что написал ты для них учебники.

ИОСИФ. Это был большой труд! 

ДАВИД. Правда, как всегда, не обошлось без опоздавших. Я отчитал их и строго предупредил.

ИОСИФ. Правильно! Здесь без дисциплины не обойтись! Я еще думаю ввести в программу предмет по истории. Например, Додик, ты знаешь историю Порт-Артура, где мы сражались с японцами?

ДАВИД. Понятия не имею.

ИОСИФ. Это нехорошо. Историю надо знать! Вот вкратце, что я узнал о Порт-Артуре из одной книжки на японском языке.  Китайцы еще с давних пор называли этот незамерзающий порт на юге Манчжурии Люйшунь, что в переводе с китайского означает «Бухта спокойного путешествия». А вот английское название это место получило после того, как в этой гавани в 1860 году ремонтировался корабль английского лейтеннта Уильяма Артура. По другой версии название Люйшунь было переименовано в честь члена британской королевской семьи Артура Коннаутского. В 1880 году китайцы начали строить здесь свою военно-морскую базу вместе с крепостью и батареей. Во время первой японско-китайской войны в 1894 году Порт-Артур пал и через год отошел к Японии. Однако из-за тройственной интервенции России, Франции и Германии Япония вскоре была вынуждена вернуть порт и залив Китаю. Россия была крайне заинтересована в занятии Порт-Артура, имевшего громадное стратегическое значение, и в 1898 году заключила  с Китаем договор об аренде крепости на 25 лет. Япония не согласилась с этим и в 1904 году начала морскую и сухопутную осаду города. А что произошло дальше, ты знаешь.  Россия проиграла войну, и Порт-Артур вновь стал японским. 

ДАВИД. Да, Ося, история получается захватывающей! Ее надо обязательно рассказывать нашим военнопленным.

ИОСИФ. Кстати, Додик, ты заходил в классы для русских военнопленных? Как они продвигаются в учебе?

ДАВИД. Продвигаются неплохо. Уже отличают гласные буквы от согласных и медленно слагают из них слова.  Это радует, но меня беспокоит другое.

ИОСИФ. Что же, Додик?

ДАВИД. Лица у многих хмурые, взгляды недобрые, между собою шепчутся, упоминают твою фамилию. Такое впечатление,  - замышляют что-то против нас, евреев. Один из пленных нашептал мне в ухо ходящую между ними легенду, называя тебя «Жидом – безруким учителем». 

ИОСИФ. Интересно! И что же это за легенда?

ДАВИД. Что он, мол, выпускает манифесты о русской свободе, а царь-батюшка никакой свободы не давал и даже не думал давать. Это жиды мутят нашу Русь святую – и там, на родине, и здесь. Пленные жиды хотят, чтобы мы, русские военнопленные,  стали смутьянами.

ИОСИФ. Это уже попахивает «черной сотней». К этой легенде следует отнестись очень внимательно!  А я-то верил, что своею кровью, которую я пролью для России, я открою «им» глаза, и «они» поймут, что заблуждались. Пусть гонения, гнет и бесправие, насмешки, издевательства и несправедливость, но мы ответим на все это самым верным, самым испытанным орудием нашего народа – моралью. Великая, неодолимая сила морали в том, что она выражение правды жизни!  Мораль, к которой стремится человечество, нужна всем, кроме, разумеется тех, которыми держится насилие и гнет, царящие в нашей жизни. Но пробьет час, - и угнетатели устыдятся, мы же будем правдивыми и исполним свой долг до конца!

ДАВИД. Именно так, Ося! Я с тобой полностью согласен. 

ИОСИФ. Эйн давар! В любом случае мы должны быть готовыми ко всему, даже к их бунту против нас! Расскажи, Додик, где ты еще побывал в мое отсутствие.

ДАВИД. Я заходил также в нашу парикмахерскую, обувную мастерскую. фотоателье, библиотеку. Все открыты, работают, правда, без очередей не обходится, но как же без них?

ИОСИФ. Эйн давар! Лишь бы был  порядок! У меня еще возникла идея создания кассы взаимопомощи, что-то общей заначки. Если кому-то нужны деньги, конечно, японские, будет откуда их брать. 

ДАВИД. Отличная идея, Ося! Я ее полностью поддерживаю!

ИОСИФ. Меня радует, что в лагере наладилась еврейская жизнь и открылась своя синагога! Наши евреи каждое утро читают молитвы и каждую неделю совершают субботнюю трапезу.  Теперь приближается еврейская Пасха.  Мы должны отметить ее самым достойным образом!

ДАВИД. У меня есть  в таком случае вопрос. Как быть с раввином и мацой? 

ИОСИФ.  Я уже говорил на эту тему с японским императором. Оказывается, недалеко от Хамадеры в городе Кобу имеется небольшая еврейская община со своим раввином. Император разрешит раввину и евреям из этой общины приехать к нам в лагерь на пасхальный Седер со своей мацой и свитком Торы. 

ДАВИД. Отлично, Ося! У тебя необыкновенный талант решать все наши общинные вопросы! 

ИОСИФ. При этом я придаю огромное значение сионистской работе среди пленных евреев. Их надо уже сейчас готовить к жизни в Эрец-Исраэль. 

ДАВИД. Не рано ли, Ося?

ИОСИФ. В самый раз! Уже сейчас надо думать о будущем. Эмиграция в Эрец-Исраэль – вот где кроется наше спасение! Именно с этой целью я создал  сионистский кружок, который насчитывает до 125 членов! Из них 11 человек выразили желание перебраться в Эрец-Исраэль. Надеюсь, что это число со временем увеличится. Как председатель кружка, я завязал переписку с американской сионистской федерацией и получил от нее сто шекельных квитанций, молитвенники и прочее. Весь кружок я разбил на десятки и ежедневно устраиваю беседу за чаем с каждой из десяток. Там проповедую сионистские идеи о еврейском государстве Теодора Герцля, которыми я увлекся еще в юности, а также  идеи «трудовых колоний» в Эрец-Исраэль и идеи Хаганы - защиты еврейских поселений.  Кстати, идею трудовых колоний мне подсказало учение любимого мной Льва Толстого о крестьянских коммунах и работе на земле.  Я даже последовал его примеру отказаться от мяса и стать вегетарианцем!

ДАВИД. А вот я, Ося,  пока на это не решился. 

ИОСИФ. У  меня, Додик,  родилась еще одна идея: а почему бы не создать коммуны сначала в России, научиться там сельскохозяйственному труду и потом приобретенный опыт и знания использовать в Эрец-Исраэль?

ДАВИД. Идея замечательная, и я ее полностью одобряю!

ИОСИФ. И еще. До меня дошли слухи, что в Базеле в июле состоится очередной сионистский конгресс. И я от имени нашего сионистского кружка набросал приветствие Сионистскому конгрессу. Я прочитаю тебе сейчас, а ты выскажи свое мнение. (Вытаскивает из кипы бумаг лист с приветствием). Ты готов слушать?

ДАВИД. Готов!

ИОСИФ. Так слушай (Читает приветствие): «Президенту 8-го Сионистского конгресса. Уважаемый господин Президент! Кружок, образовавшийся из пленных русских солдат-евреев в Японии, узнав о предстоящем 8-ом Конгрессе сионистов, шлет ему глубокий, сердечный привет. Уважаемые вожди и дорогие товарищи! Еврейский народ с уважением смотрит на вас и с нетерпением ждет, когда настанет его время работать. А пока сердца ваши с нами, и пусть наше сочувствие поможет вам разобраться в славной, но трудной работе. Иосиф Трумпельдор, Давид Белоцерковский, Леон Ройзман и 46 остальных членов». Ну как?

ДАВИД. По-моему, приветствие сионистскому конгрессу получилось отличное! Лучше не напишешь! Ты мастер, Ося, писать письма!

ИОСИФ. А в редакцию нашей газеты «Еврейская жизнь» ты заходил?

ДАВИД. Обязательно! Там ждут от тебя очередной фельетон о сплетниках. 

ИОСИФ. А какая обстановка в общелагерной газете «Друг»?

ДАВИД. Я отнес туда твой шуточный некролог памяти нашего любимого и безвременно скончавшегося пса Бедняги. Прочитали, посмеялись, но поглядывали на меня косо.  

ИОСИФ. Это нехороший знак.  Сейчас, Додик,  я думаю о том, как лучше подготовить в нашем театре к еврейской Пасхе новый спектакль! Пригласи ко мне режиссера и директора театра Леона Ройзмана. Мы должны обсудить с ним все детали будущей постановки. А я, пока тебя нет, набросаю фельетон для очередного номера нашей газеты.

ДАВИД.  Бегу за Ройзманом. (Поднимается с места, собираясь идти). 

ИОСИФ.  Подожди, Додик! Вот тебе мой приказ. Поскольку военнопленные из других дворов замышляют против нас, евреев, что-то недоброе, мы должны быть готовы к отпору во всеоружии! Сообщи членам нашего Совета о возможной опасности. Пусть все евреи вооружаются! Правда, у нас нет оружия, но вместо него могут служить камни, палки, прутья, колья, доски, стулья, посуда и другой подручный материал. Мы им покажем, что евреи умеют защищаться! Скажи членам Совета, что я собираю их в нашей канцелярии через двадцать минут. Только, друг, не задерживайся!  Я хочу еще выступить перед ними с речью! 

               

                  Давид быстро покидает канцелярию.    Иосиф роется в

                  бумагах на столе, вытаскивает чистый лист и  пишет

                  фельетон.  Слышится стук в дверь.

 

ИОСИФ. (Громко). Дверь открыта. Входите.

АКАЙО. (Входит в канцелярию, вежливо). Извините за беспокойство, Йосеф.  Я проходил здесь мимо и решил к вам зайти в канцелярию

ИОСИФ. (Поднимаясь с места навстречу Акайо). А, это вы, Акайо. Я всегда рад вашему приходу.

АКАЙО. Я зашел, чтобы узнать, есть ли в вашем Еврейском дворе какие-либо проблемы?

ИОСИФ. (Широко улыбаясь). Вы очень вовремя зашли,  Акайо. Проблемы есть. Первая: нам очень нужен гектограф для размножения нашей газеты «Еврейская жизнь» и общелагерной газеты «Друг». 

АКАЙО. (Улыбаясь). Это не проблема. Завтра мы его доставим. Еще есть проблема?

ИОСИФ. Есть. Приближается главный еврейский праздник Пасха, который отмечается в честь великого  исхода евреев из Египта. Для этого нам нужна маца.

АКАЙО. Маца? Что это такое?

ИОСИФ. Это сухая хлебная лепешка, которую евреи выпекают из муки и воды. 

Выпечь мы сами сможем, но нам нужна мука. 

АКАЙО. А без мацы можно обойтись?

ИОСИФ. Никак не возможно. Это наша вековая еврейская традиция! (Перестав улыбаться).  Есть еще  одна - более серьезная проблема.

АКАЙО. Какая?

ИОСИФ. По нашим сведениям, против Еврейского двора со стороны русского и других дворов замышляется бунт, по-русски «погром». 

АКАЙО. Я не знаю, что такое по-русски  «погром». 

ИОСИФ. Это когда евреев хотят убить другие люди – не евреи.  И называется это – антисемитизм!

АКАЙО. Теперь понятно. В  мои обязанности не входит вмешиваться в отношения между дворами в лагере для военнопленных. Это ваша проблема.

ИОСИФ. (Сурово). Что же вы прикажете делать?

АКАЙО. Если нападут – защищаться.

ИОСИФ. Эйн давар! Мы сумеем защититься!

АКАЙО. (Улыбаясь). Отлично! Зато мне есть сказать вам, Йосеф,  что-то более приятное. 

ИОСИФ. Что же? 

АКАЙО. Наш император остался очень доволен своей с вами встречей 

ИОСИФ. (Улыбаясь). Я также остался доволен и очень благодарен ему!

АКАЙО. Он назвал вас умным и смелым  человеком. 

ИОСИФ. Это приятно. Спасибо императору за комплимент! 

АКАЙО. Прощайте!

ИОСИФ. Прощайте!

                  

                  Комендант, поклонившись, выходит из канцелярии. 

                  Вскоре возвращаются  Давид с  Леоном, оба

                  запыхавшиеся от бега. 

 

ДАВИД. А вот и мы, Ося!  Как видишь, вернулись быстро. Твой приказ выполнен. Через двадцать минут у нас будут все члены Совета. 

ЛЕОН. Да, мы постарались!

ИОСИФ.  Молодцы!  За это вам хвала! А я как раз за это время успел написать   фельетон о сплетниках. Ох, до чего любит сплетничать наш народ! Каждому еврею до всего есть дело! Я пишу о чем хочу и как хочу! Никакой цензуры и редакции!  У нас полная свобода слова! Мы  живем в плену как бы в своем мини государстве! Где это видано и где это слыхано?

ЛЕОН.  Да, ты прав, Иосиф! О такой свободе слова в России можно только мечтать! А какая бумага в Японии – белая, гладкая, высшего качества!

ИОСИФ. Есть приятная новость: ко мне в Ваше отсутствие заходил комендант лагеря Акайо и обещал завтра доставить к нам гектограф, на котором можно будет размножать газету до 200-250 экземпляров! Как раз в ближайшем номере газеты под рубрикой «Говорят» появится мой новый фельетон о сплетниках в наших рядах.

ДАВИД. Прочитай нам его, Ося!

ИОСИФ. Читать нет времени! Дорога каждая минута!  Прочитаете сами позже в газете. А теперь пора перейти к разговору о театре. Конечно, пользы от него никакой, зато получаешь  чистое удовольствие. Как, Леон,  идет подготовка моей пьесы «Продажа Иосифа» к еврейской Пасхе? Во-первых, понравилась ли пьеса тебе и артистам театра?

ЛЕОН.  Еще как понравилась! Особенно то, что она написана на идише. Ведь большинство артистов театра – из еврейских местечек  и идиш для   них родной язык!

ИОСИФ. Во-вторых, вы разобрались, о чем моя пьеса?

ЛЕОН. Как не разобраться, Иосиф! Твоя пьеса написана о нас. Вся она дышит духом свободы.  Ведь и нас  наборщики забрали в армию, а потом японцы - в плен. И теперь все мы мечтаем, как можно скорее вырваться из плена на  свободу! 

ИОСИФ. Ты правильно понял идею пьесы, Абрам!

ДАВИД. Я в спектакле также играю одну из ролей.

ИОСИФ. Какую, Додик?

ДАВИД. Роль фараона.

ИОСИФ. Роль непростая, Додик! Желаю тебе  с нею справиться! Я вижу, что подготовка спектакля «Продажа Иосифа» к еврейской Пасхе идет полным ходом. Я помогу тебе, Леон, с гримом, костюмами и декорациями. И еще я думаю, если дело не дойдет до погрома,  пригласить на наш спектакль пленных солдат из других дворов. Пусть знают нашу еврейскую историю! Для этого я сделаю перевод либретто на несколько языков и размножу его на листочках. Зритель посмотрит на сцену, потом сверится с листочками, и ему всё станет ясно. Можешь идти, Леон. Желаю тебе и артистам успеха!

ЛЕОН. Спасибо, Иосиф! Постараемся не упасть лицом в грязь! (Уходит).

ИОСИФ.  Ну что, Додик? Мы ничего не забыли с тобой обсудить?

ДАВИД. Вроде, всё обсудили. Но еще хватает проблем!

ИОСИФ. Эйн давар!  На то и существуют проблемы, чтобы их решать! А вчера  я написал письмо отцу. Прежде, чем отправить его в Ростов, хочу тебе прочитать.  Мы с тобою друзья навек, и от тебя у меня нет секретов!

ДАВИД.  Раз ты просишь, Ося,  я готов слушать.

ИОСИФ.  Так слушай! (Берет правой рукой исписанный лист и читает): «Помнишь, папа, как-то в письме ты выражал уверенность, что на поле брани, так же, как и в личной жизни я не посрамлю ни твоего имени, ни имени еврейства, ни имени русской армии. Между прочим, ты высказал как-то желание, чтобы я удостоился награды – Знака Отличия Военного Ордена и производства в унтер-офицеры. Я настолько горд, что никогда не унизился до напоминаний и тонких намеков, - однако я - унтер-офицер, имею Знак Отличия Военного Ордена 4-й степени и, кроме того, представлен еще к 3-й и 2-й степеням. С гордостью могу сказать, что я добился этого как честный человек, исключительно на поле брани. Я исполнил свой долг и моя совесть спокойна. Теперь я желаю только одного, чтобы вы все там, особенно мамаша и ты – не особенно печалились, что при этом я потерял левую руку. Еще раз прошу не печалиться о руке; во-первых, печалью делу не поможешь, а во-вторых, есть много таких, которые потеряли правые и даже обе руки, да и то живут. Я же со своей правой, которой, между просим, пишу это письмо, надеюсь устроиться так, что и двурукие будут, пожалуй, завидовать. Обращаются с нами японцы отлично. Погода наша апрельская. Дешевизна удивительная. Скучно, правда. Но дождемся лучших дней».

ДАВИД.  Ты настоящий герой, Ося! Твои родители могут гордиться своим сыном!

ИОСИФ. Знаешь, Давид, под лучшими днями я имею в виду те дни, когда мы будем в Эрец-Исраэль. Не стал писать об этом отцу, чтобы его преждевременно не расстраивать. 

 

                         С улицы вдруг в канцелярию доносятся крики и шум.

 

ДАВИД. Я слышу с улицы какой-то шум и крики. Не случилось ли  что-нибудь там?

ИОСИФ. Я тоже слышу. Выйди на улицу, Додик. Узнай, что там происходит и быстро возвращайся ко мне. Я чувствую что-то недоброе. Тем временем спрячу в столе важные бумаги, деньги и письма!

                 

                     Давид выбегает из комнаты.  Иосиф быстро собирает

                     одной   рукой бумаги,  запихивает их во внутрь стола и 

                     запирает его на ключ. Через   минуту в канцелярию

                     вбегает Давид, запыхаясь от бега.

 

ИОСИФ.  (Стоя возле стола). Ну что там? Рассказывай!

ДАВИД. (Показывая рукой). Там, на улице возле четвертого барака идет настоящий бой. Евреи отважно дерутся с солдатами из других дворов. В ход идут камни, палки, прутья, швабры, доски, сковородки, кастрюли. 

ИОСИФ.  Это уже   серьезно и похоже на погром! Наше место сейчас не здесь, Додик, а там, на  боевом посту, чтобы защищать наших братьев! Скорее бежим 

туда!           

              Иосиф и Давид, схватив стоящие в углу швабры,

              выбегают из комнаты. Сцена на время погружается 

              в темноту. Слышны шум боя и крики бушующей толпы.

             Постепенно они затихают. Вновь    освещается 

             обстановка канцелярии      еврейского двора. В комнату 

             входят, тяжело дыша,  Иосиф и Давид. Они садятся  

             возле стола и некоторое время молча смотрят в глаза

             друг другу. 

ДАВИД.  Ты,  случайно, не пострадал, Ося,  во время боя? Решительный отпор мы дали антисемитам из других дворов!

ИОСИФ.  Эйн давар!  Мы, евреи, не посрамились перед ними. Эти сволочи надолго запомнят нашу контратаку. С чего это они начали воевать  против нас?

ДАВИД.  По лагерю ходят слухи, что на родине, в России,  появилось развлечение в виде еврейских погромов.  Понимаете, спрашивают наши соседи, отчего грустит однорукий?  Знает, что ничего не обломится, - и мутит воду. Отвлекает себя и соплеменников историями о звездах и растениях. Когда закипело, стало не до обсуждения. Железные прутья в руки и – вперед. Оглянулись, сопоставили и видят, что это же о нашем учителе, то есть о тебе!

ИОСИФ. Значит, сделали меня козлом отпущения! Неблагодарные! Им делаешь добро, а они на нас  с прутьями и кольями! Что ни на есть, - сволочи!

ДАВИД.  Обидно? До слез! В страшном  сне не представить битву у четвертого барака! Тогда я подумал: неужели это и есть настоящий конец  войны? Мы опять не вместе, а врозь. А ведь как хорошо складывалось! Стриглись у нас. Ходили на спектакли. Иногда садились вместе повспоминать войну. Теперь стало ясно, что ничего этого не будет. Сегодня ходят, как в воду опущенные. 

ИОСИФ.  Эйн давар! Старайся, Додик, не сосредотачиваться. Да, мы создали что-то вроде государства. Пусть не сеем рожь, а только учим, стрижем, фотографируем. Не даем в обиду своих. Разве удивительно, что они хотели нас проучить? Говоришь, сегодня ходят как в воду опущенные? Поделом!

ДАВИД.  Вот ты, Ося,  бодришься, но ситуация остается сложной. Сложнее некуда. Еще долго с обеих сторон будет наблюдаться бурление. Особенно переживают наши. Если в плену могло случиться такое, то почему бы этому не повториться на родине? 

ИОСИФ. Знаешь, Додик, здесь, в японском плену,  у меня родилась интересная идея. 

ДАВИД. И какая, Ося?

ИОСИФ. Еще задолго до дней российской свободы 1905 года стали доходить к нам сведения, что нам, евреям-артурцам или вообще евреям-военнослужащим действующей армии будут дарованы права николаевских солдат, то есть повсеместное правожительство. Но я подумал: «И только? Стоило ли воевать? Нет, этого не будет!» И вот, я предлагаю выпустить воззвание ко всем евреям-пленным России, в котором в категорической форме будет заявлено царю, что если он не даст всем евреям прав гражданства, то и не надо нам подачки в виде «правожительства»! Не ради этого воевали мы и проливали кровь за Россию! Одобряешь, Додик, мою идею?

ДАВИД. Одобрять одобряю, но, боюсь, будет много несогласных. 

ИОСИФ. Почему?

ДАВИД. Они испугаются, что, если подадут такое воззвание Николаю Второму, даже без их подписей, тогда и  им, несогласным, не сдобровать. 

ИОСИФ. И все-таки мы обязаны так поступить! Это наш долг! Довольно быть 

рабами, надо показать «им», что мы не нуждаемся в «обглоданных костях»!

ДАВИД. Против твоих доводов, Ося, трудно что-либо возразить. Другое дело, будет ли ожидаемый результат. 

ИОСИФ.  Ты прав, Додик. Результат трудно предугадать. Единственное спасение нашего брата мы должны  искать в эмиграции евреев в Эрец-Исраэль. К счастью, у нас в лагере уже есть небольшая группа  солдат-евреев, готовых перебраться туда. У меня  заготовлено письмо в Одесское общество вспомоществования евреям-земледельцам, которое я написал от их имени. Послушаешь его?

ДАВИД.  Конечно, Ося. И послушаю, и подпишу!

ИОСИФ.  Так вот, Додик, слушай (Отпирает стол, достает изнутри бумаги, находит среди них нужное письмо и читает): «Милостивый Государь, господин председатель! Мы, нижеподписавшиеся пленные артурцы решили объединиться с целью устроить в Палестине колонию. Большинство из нас – ремесленники, один помощник провизора и один – дантист. Пока нас 11 человек, но, весьма возможно, мы найдем еще несколько подходящих товарищей; если же не найдем, то устроимся сами. Мы хотим устроить колонию на широких товарищеских началах, то есть по мере возможности иметь общую, а не частную собственность. Зная цель Общества, в котором вы состоите Председателем, мы обращаемся к Вам за  содействием.  Советы  и  сведения просим присылать по адресу: Ростов-на-Дону, Еврейская больница, Иосифу Трумпельдору. Искренно уважающие Вас И.Трумпельдор,  Д.Белоцерковский, Ф.Рябухин, Я.Кац.» 

ДАВИД.  Полностью одобряю твое письмо в Одесское общество, Ося, и готов прямо сейчас подписать его. Только скорее бы выбраться нам из плена! Лишь в Палестине мы обретем подлинную свободу!

ИОСИФ. Пока Эрец-Исраэль представляется нам в общих чертах, но все же кое-что видится ясно. Например, понятно, что со свадьбами придется подождать. До каких пор? Но до самой победы мы будем любить только эту землю!

                   Сцена вновь погружается в темноту. Освещается

                   обстановка комнаты в доме Давида Белоцерковского

                   в Тверии. Давид сидит за столом и пишет свои воспоминания.

 

ДАВИД. (Прекращая писать и обращаясь к зрителям). Наступило 25 августа 1905 года. Был заключен Портсмутский мир между Россией и Японией. Стали поговаривать, что нас, пленных, отправят в Россию. Однако, дело тянулось томительно долго: в первую очередь мы дождались лишь того, что стали отправлять на родину инвалидов. Среди них был и Трумпельдор. Стали готовиться к его отъезду. Готовились не только мы, евреи, но и весь лагерь. Отдельно фотографировались ученики созданной им школы, учителя, библиотека, сионистский кружок, редакция еврейской газеты, редакция общей газеты «Друг». Между прочим, «Друг» ко дню отъезда Трумпельдора выпустил специальный номер, посвященный ему. Евреи преподнесли ему адрес в красивом японском альбоме, устроили торжественное заседание, где чествовали его. Все старые споры были позабыты: друзья и былые недруги объединились в одном красивом порыве, каждый стремился получить его фотографическую карточку с его надписью. А когда наступил момент разлуки, то собралась толпа перед его домом и ждала его выхода. Когда он появился на пороге дома, его подхватили на руки и так пронесли через весь лагерь с криком: «Вот человек, вот человек, - глядите!» Этими двумя словами «Вот человек» толпа, особенно русские его ученики, стремилась показать всем, что из десяти тысяч нашелся он один, который создал школу для пленных. Из Японии через Владивосток Трумпельдор поехал в Харбин, где тогда квартировал наш 27-ой Кубанский  полк. Командир полка встретил его очень тепло, произвел в старшие унтер-офицеры, представил главнокомандующему генералу Линевичу, чтобы тот произвел его в подпрапорщики. Но генерал не решился взять на себя такую ответственность и передал этот вопрос на рассмотрение Петербурга. В Ростове, где вновь поселился Трумпельдор, вернувшийся к работе дантиста, он в 1906 году получает приглашение на высочайший прием императора Николая Второго и императрицы Александры Федоровны. Вместе с ним на высочайший прием были приглашены другие герои и инвалиды, отличившиеся в Русско-японской войне. Прием проходил в Царском селе, и Ося предложил встретиться со мной до приема в парке, чтобы обсудить некоторые волнующие его вопросы. Он сказал, что решил отказаться от мысли вручить Николаю Второму воззвание с требованием предоставить правожительство всем евреям России. 

                            Сцена на время погружается в темноту. 

 

СЦЕНА   ТРЕТЬЯ

 

      

1             1906-ой    год. Царское село. Большой зал Екатерининского  дворца.

               Вдоль стены выстроены герои и инвалиды русско-японской войны.

               Перед строем – маленький столик, на котором лежат 

               офицерские погоны и деревянный протез руки для Трумпельдора.

               На груди Иосифа красуются все четыре медали Георгиевского

               кавалера.  Появляются император Николай Второй с императрицей

               Александрой Федоровной,  которые медленно проходят  мимо 

               строя и останавливаются напротив Иосифа.        

 

   

НИКОЛАЙ.  Это вы -  тот самый Иосиф Трумпельдор – полный кавалер Георгиевского креста, потерявший на войне руку? 

ИОСИФ.  Да, тот самый, Ваше императорское величество. Иосиф Трумпельдор. 

НИКОЛАЙ.  Благодарю за службу и поздравляю с заслуженными наградами. – четырьмя Георгиевскими крестами. Ты проявил себя настоящим героем во время обороны Порт-Артура. За это жалую тебе в качестве исключения младшее офицерское звание подпрапорщика. 

 

             Александра Федоровна берет со столика офицерские

             погоны и вручает их   Трумпельдору.

 

АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА.  Эти погоны тебе полагаются  за исключительный героизм во время Русско-японской войны.

ИОСИФ. (Принимая погоны). Спасибо, Ваше императорское величество! Я готов служить и дальше во славу Русского оружия! 

НИКОЛАЙ. Мы также награждаем тебя протезом, который заменит левую руку, потерянную на войне. 

     

               Александра Федоровна берет со столика деревянный протез руки

               и вручает его Трумпельдору. 

 

АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА.  Мы высоко ценим, Иосиф, твои воинские заслуги.

ИОСИФ. (Принимая протез).  Благодарю, Ваше императорское  величество. 

Это уже второй протез. Первый мне подарил японский император.

НИКОЛАЙ. Ты разве виделся с ним?

ИОСИФ. (Улыбаясь). Да, Ваше императорское величество. Выпало мне такое счастье!

НИКОЛАЙ. И о чем вы с ним говорили?

ИОСИФ. О Русско-японской войне. 

НИКОЛАЙ.  Ясно. Ты хотел бы, Иосиф, учиться в университете? 

ИОСИФ.  Конечно, хотел бы. Но разве это возможно? 

НИКОЛАЙ.  Для такого героя, как ты, возможно. Если пожелаешь стать врачом, сделаю для тебя исключение. Ведь ты кончил в Ростове фельдшерскую школу и работал дантистом?  Будешь поступать на медицинский не со своими соплеменниками, а в числе георгиевских  кавалеров. 

ИОСИФ.  Спасибо. А почему на медицинский, если у меня планы немного другие? Меня больше интересует юридический. 

НИКОЛАЙ.  Интересно, почему  юридический?

ИОСИФ. Потому что врач должен любить всех, а у юриста такой задачи нет.  Для него главное – победить! Почему бы не представить судебный процесс как боле боя? Судья наступает, адвокат обороняется, прокурор готовится к решающему сражению.

НИКОЛАЙ.  (Смотрит на Александру  Федоровну, которая кивает головой). Что же, мне это сравнение нравится. Сразу видно героя Порт-Артура. А в каком университете ты хочешь учиться?

ИОСИФ.  Только в столичном – Петербургском.

НИКОЛАЙ.  Выбор одобряю. Это лучший российский университет. Поступай  на юридический, раз так хочешь. Но сначала должен сдать экзамены на Аттестат зрелости, потом вступительные в университет и, если поступишь, будешь учиться за казенный счет.

ИОСИФ.  Спасибо! Постараюсь, Ваше императорское величество. Можно вам задать вопрос?

НИКОЛАЙ.  Разрешаю. Что за  вопрос? 

ИОСИФ.  Еврейский вопрос.

НИКОЛАЙ. (Не сразу. Смотрит на Александру Федоровну, которая кивает головой). Задавай.

ИОСИФ.  Известно ли Вам,  что в японском лагере военнопленных Хамадере  произошел еврейский погром со стороны антисемитски настроенных солдат? Они без всяких причин напали на солдат-евреев с кольями и железными прутьями.  Мы были вынуждены  стойко защищаться  и отогнали нападавших от еврейского двора.

НИКОЛАЙ. Да, я получал сообщение об этом инциденте, которое меня глубоко огорчило. В нашей армии не должно быть места подобным явлениям.

ИОСИФ. А знает ли Ваше императорское величество, что погром в японском плену произошел под влиянием волны погромов, прокатившихся тогда по всей России?

НИКОЛАЙ.  К большому сожалению, мы не смогли предотвратить эти погромы, несмотря на все наши усилия. Причина их – проигрыш России в Русско-японской войне. Наш народ видел виновников поражения в евреях, плохо воевавших  в составе русской армии при защите Порт-Артура. 

ИОСИФ.  Позвольте, Ваше императорское величество, не согласиться с Вами. Еврейские солдаты сражались за Порт-Артур не хуже других! Нашему полковнику, заявившему, что его полк не может не победить, так как в его рядах нет жидов, я напомнил, кто я. И что он мне ответил? – «Я вас как еврея не воспринимаю». Но евреем создал меня Всевышний, и изменить мою нацию никому не в силах!

НИКОЛАЙ.  Но ты, Иосиф, как полный Георгиевский кавалер, исключение из общего правила.

ИОСИФ.  Поверьте, Ваше императорское величество, таких исключений было больше, чем правил! Я вот считаю виновником поражения России в войне  генерала Стесселя, который отдал приказ об отступлении из Порт-Артура. Армия была против  и готова была сражаться до конца! 

НИКОЛАЙ.  Мы признали вину генерала Стесселя и судили его. 

ИОСИФ.  Я считаю, Ваше императорское величество, что причиной погромов могло быть Ваше нежелание проводить демократические реформы, включая отмену черты оседлости и запрета евреям поступать  в высшие учебные заведения. 

НИКОЛАЙ.  Я ничего не хотел менять в порядке, установленном моим отцом Александром Третьим. В своей тронной речи я сказал: «Пусть все знают, что я, посвящая все силы благу народному, буду охранять начала самодержавия также твердо и неуклонно, как охранял мой незабвенный покойный родитель». Он меня предостерегал: «Берегись больше всего гидры революции». А в революции  участвовало много евреев, и приходилось принимать против них меры. В этом мне очень  помогал министр внутренних дел Плеве.    

ИОСИФ. Так он антисемит чистой воды! 

НИКОЛАЙ. Может быть, и так Но он сторонник сильной царской власти и твердой руки. Я также поддержал создание организации «Союз русского народа» во главе с врачом Дубровиным, цель которой – сохранение самодержавия в России. Так что с реформами придется подождать. 

ИОСИФ.  Очень жаль, Ваше императорское величество! Будет только хуже для самодержавия!  Иудеи не готовы долго терпеть гнет и несправедливость!

НИКОЛАЙ.  Это мы посмотрим. Желаю тебе, Иосиф, выдержать экзамены, поступить в университет и таким образом осуществить свою мечту стать юристом. 

ИОСИФ.  Спасибо, Ваше императорское величество!

 

 

                   Сцена  погружается в темноту. Освещается

                   обстановка комнаты в доме Давида Белоцерковского в 

                   Тверии. Давид  сидит за столом и пишет воспоминания.

 

 

ДАВИД. (Прекращая писать  и обращаясь к зрителям). Итак, Трумпельдор произвел переоценку своим планам и возможностям  и пришел к убеждению, что он мало подготовлен к той работе, которую он себе наметил, и что ему необходима подготовка также на уровне высшей школы.  После возвращения домой из плена он отказался от немедленной поездки в Палестину и от устройства там «трудовых колоний» до того времени, пока не закончит своего среднего и высшего образования. Убедив себя таким образом, Ося прислал мне в Елизаветград, где я находился тогда у своих родителей, письмо. Вот оно: «Милый Давид! Из нашей группы 11-ти остались мы вдвоем. Но это ничего, всё к лучшему. Теперь мы сделаем более тщательный подбор товарищей для нашей первой колонии… Но теперь я решил поселиться в Петербурге, временно отказаться от всякой общественной работы, уйти от людей и начать заниматься по предметам среднего учебного заведения, чтобы весною 1906 года держать экзамен на Аттестат зрелости и поступить в университет на юридический факультет. Последуйте моему примеру. Я знаю, что Вас привлекает агрономия. Приезжайте сюда. Будем вместе заниматься. Пусть Вас не страшит, что мы отклоняемся от нашей главной цели – Палестина. Наоборот, этим мы ускоряем нашу работу. Пусть Вас также не страшат средства. Приезжайте. У меня имеется приблизительно до 30 рублей в месяц. Будем вместе кутить». 

Я, конечно, прислушался к совету близкого друга, приехал в Петербург и поступил на Сельскохозяйственные курсы, куда принимали евреев. Все расходы на съем комнатушки в Татарском переулке и другие Ося взял на себя, щедро делясь со мной своей  офицерской пенсией. Через год, выдержав экзамены в университет, он был зачислен в прапорщики запаса и таким образом стал офицером русской армии в запасе с правом на офицерскую пенсию.  Став студентом университета, Трумпельдор поселился на 5-ой линии Васильевского острова, где образовал коммуну из жильцов трех комнат. Коммуна ставила своей задачей совместно вести домашнее хозяйство, а по вечерам при участии множества студентов и курсисток устраивать чтения разных авторов для саморазвития. В течение следующего учебного года Трумпельдор часто выступал с докладами в Еврейском литературном обществе – центре еврейской общественности Петербурга. Теперь он много читал и работал по еврейскому вопросу и палестиноведению. При этом Ося умело сочетал эту работу с учебой в университете. К этому времени его идею создания трудовых колоний разделяло несколько десятков юношей и девушек, и они вместе решают созвать съезд сочувствующих. Срок созыва съезда был назначен на август 1911 года, а местом проведения стал городок Ромны Полтавской губернии. Вернувшись в Петербург, Трумпельдор выступил в Еврейском литературном обществе с  рассказом о съезде сионистов в Ромнах и своим пониманием идеи трудовых колоний. 

 

                            Сцена  на время погружается в темноту.                    

 

СЦЕНА  ЧЕТВЕРТАЯ

 

                1911-ый год. Петербург. Небольшой зал Еврейского

                литературного общества. На сцене за столом 

                сидят Давид Белоцерковский, ведущий собрание,

                и Иосиф Трумпельдор, готовый  произнести речь 

                перед присутствующими в зале.  

 

ДАВИД. (Поднимается с места). Добрый вечер, дорогие друзья! Попрошу Вашего внимания! Сегодня на очередном собрании Еврейского литературного общества перед вами выступит герой русско-японской войны, полный Георгиевский кавалер Иосиф Трумпельдор. Он только что вернулся в Петербург из города Ромны Полтавской губернии, где был на съезде сионистов –  сторонников идеи создания трудовых колоний в Палестине. Он поделится с вами своими впечатлениями о съезде и ответит на ваши вопросы. Пожалуйста, Иосиф, даю тебе слово. У меня есть просьба: во время его выступления не шуметь и не мешать ему говорить. Все вопросы к Иосифу потом. (Садится за стол).

ИОСИФ. (Поднимается с места). Спасибо, Давид, за предоставленное слово. Добрый вечер, друзья! Я охотно расскажу вам о съезде сионистов в Ромнах, от которого у меня остались в целом хорошие воспоминания. Их было восемь, «тяготеющих». Так я называю тех, кто считался кандидатом в товарищи группы, формирующейся для создания трудовой колонии в Палестине. Правильнее будет сказать, - в Эрец-Исраэль. Они съехались в маленьком городке черты еврейской оседлости на Украине и четыре дня подряд, с утра до вечера обсуждали «основы и цели». Прежде всего, как сочетать сионизм с социализмом. Все они чувствовали висящий над еврейством двойной гнет – национальный и социальный, и все хотели сразу найти выход  из него. Им казалось,  что этот выход найден. Они решили, что устройством трудовых колоний в Эрец-Исраэль можно избавиться от двойного гнета. В трудовые колонии пойдут те многие евреи, которые не могут при обыкновенных условиях переселиться в Палестину. Для самостоятельного устройства в Эрец-Исраэль необходимо в среднем 5 тысяч рублей на семью, а устраиваться рабочим при конкуренции рабочих-арабов трудно, почти невозможно. Для вступления же в трудовую колонию требуется внесение пая в 250 рублей – сумма, которую нетрудно внести и малосостоятельному. Несмотря на такой незначительный пай, можно надеяться, что жизнь в колонии сразу и экономически и духовно будет поставлена в хорошие условия. Это у инициативной группы на первом плане. В трудовой колонии каждому обеспечено помещение, пища и простая, по возможности изящная и практичная одежда. Конечно, в начале возможны неудачи. Посему в первую колонию инициативная группа будет с большой осторожностью вербовать новых товарищей. Для первой колонии нужны стойкие люди, не падающие духом при первой неудаче. Эйн давар, -  они найдутся. Найдутся потому, что еврейская молодежь не менее дееспособна и самоотверженна, чем молодежь других наций. Нужно еще, чтобы входящие в авангард умели работать, чтобы они были знакомы с земледелием, различными профессиями и ремеслами. Пока таких, в общем, немного. Решением съезда в Ромнах группа получила название «Группа для устройства трудовых колоний в Палестине». К восьми, бывшим на съезде, прибавится еще семь. Будет 15 человек. Правда, мало? Но разве маленький ручеек не превращается часто в большую и мощную реку? Я закончил. Благодарю за внимание. 

 

                                В зале раздаются аплодисменты. 

 

ДАВИД. (Продолжая сидеть).  Теперь можно задавать вопросы. 

ВОПРОС МЕСТА. Какие существуют требования для желающих поступить в трудовую колонию?

ИОСИФ. Отвечаю. При добровольном вступлении в колонию основных требований два. Первое – уживчивость группы, второе – работоспособность. 

ВОПРОС С МЕСТА. Каков внутренний распорядок трудовой колонии?

ИОСИФ. Отвечаю Идею создания трудовых  колоний в Эрец-Исраэль и жизнь первопроходцев я описал своей статье «Новый путь», которую я собираюсь  напечатать в одной из петроградских типографий. Будущий внутренний распорядок колонии предполагается такой: равноценность труда физического и умственного, приятного и неприятного. Отрицательное отношение к наемному труду. Физический труд в колонии обязателен для каждого. Полнейшая терпимость к верованиям и убеждениям товарищей. Орудия производства должны быть общей собственностью. В распределение продуктов производства колонии входят: предметы первой необходимости, общекультурные потребности, погашение долгов и прочее за счет общего дохода от труда в колонии.  Все остальное делится поровну между всеми ее членами. 

ВОПРОС С МЕСТА. Правда ли, что на вашу идею трудовой колонии повлияло учение Льва Толстого о создании земледельческих коммун в России?

ИОСИФ. Отвечаю, как поклонник учения Льва Толстого. Это абсолютная правда! Повлияло и очень значительно. Между трудовой колонией в Эрец- Исраэль и земледельческой коммуной Льва Толстого в России много общего. Это общая земля, общий труд на земле и общая собственность на орудия труда. Но есть между ними и разница по национальному признаку: земледельческая коммуна в основном состоит из русских мужиков-христиан, а трудовая колония в Эрец-Исраэль – из еврейских поселенцев. Отсюда разница в исполнении религиозных предписаний православия и иудаизма, в следовании тем или иным традициям и обрядам. А вот по примеру Толстого я стал вегетарианцем.

ДАВИД. (Продолжая сидеть). Я хочу кое-что добавить к сказанному Иосифом о Льве Николаевиче Толстом. Год назад, после смерти столь любимого нами русского писателя мы с Иосифом приняли действенное участие в студенческих демонстрациях с требованием к правительству отменить смертную казнь. Казнь так и не отменили, а нас полиция выследила как наиболее активных участников этих протестов. Иосиф был исключен из университета, как было написано в приказе, «за политику», и по решению суда мы с ним были высланы в город Выборг, входящий в состав Великого княжества Финляндского. И тут мы оказались в ловушке. Проблема состояла в том, что после включения Финляндии в состав Российской империи в ней продолжал действовать старый шведский закон, принятый еще в 1810 году и запрещающий евреям въезжать в эту страну. Финский губернатор распорядился, чтобы я и Иосиф немедленно  покинули Выборг, причем  пригрозил нас отправить в Россию по этапу – как уголовных преступников. Тогда Иосиф послал в газету «Речь» письмо, в котором обратился к петербургскому градоначальнику Драчевскому, как хотят поступить с ним –  полным Георгиевским кавалером и отставным офицером Российской армии.   Письмо сыграло свою роль, и нам разрешили добраться до Петербурга на колесах. Но и потом полиция продолжала охотиться за нами и нагрянула в наш дом с обыском. 

ИОСИФ. Я успел тогда на время скрыться, чтобы не попасть в ее цепкие лапы. Не правда ли, друзья, - грустная история,

лишний раз доказывающая национальный гнет евреев в царской России. 

ВОПРОС С МЕСТА. Вот вы усиленно проповедуете  идею трудовых колоний, а как сами  думаете справляться с работой на земле одной рукой?

ИОСИФ. (Широко улыбаясь).  Эйн давар!  На войне с японцами справлялся с револьвером и шашкой, а на земле тем более справлюсь с плугом,  бороной и  серпом!

ВОПРОС С МЕСТА. До нас, Петербурга, доходят слухи из Палестины, что арабы недовольны, что евреи из России поселяются там. Нередко происходят стычки и нападения арабов на еврейские поселения. Вы не боитесь за свою жизнь и жизнь своих товарищей?

ИОСИФ. Эйн давар! Волков бояться, - в лес не ходить! Только там, в Эрец-Исраэль, я буду чувствовать себя дома, только там мне никто не сможет сказать, что я чужой. А если кто-то и найдется, то я смогу силой руки и шашки доказать свое право на эту землю. И даже если мне придется погибнуть там, я буду счастлив сознавать, что погибну на родной земле. 

ГОЛОС С МЕСТА. Могли бы вы назвать поименно всех членов первой  группы «тяготеющих», как вы сказали,  к созданию трудовой колонии в Эрец-Исраэль?

ИОСИФ. Называть всех членов группы нет необходимости, поскольку  их имена вам все равно ни о чем не скажут. Но одно имя я все же назову, - это Гриша Шац, позже ставший Цви Шацем. Несмотря на свой юный возраст, Цви,  окончивший к тому времени гимназию, считался лидером еврейской молодежи в Ромнах. Он грезил о создании коммуны в Эрец-Исраэль, учил иврит и писал стихи на русском языке. Год назад Цви побывал в Эрец-Исраэль, посетил мошавы в Галилее, поработал в кибуце Дгания. Потом вернулся в Ромны – рассказать об увиденном и увлечь за собой друзей. С тех пор между нами завязалась переписка. Именно он предложил организовать в своем городе сионистскую конференцию и пригласил меня председательствовать на ней. Перед моим отъездом из Ромен костяк инициативной группы был  сформирован.  Было решено, что группа отправится в Эрец-Исраэль без меня, а я присоединюсь к ней уже там после  университетских экзаменов.

ЯКОВ. (Встает с места, громко). Я хотел бы выступить по существу обсуждаемого сегодня вопроса. Можно?

ДАВИД. Кто вы?

ЯКОВ. Яков Гофман. Член Российского Бунда. 

ИОСИФ. У нас здесь, в Еврейском литературном обществе,  свобода слова. Каждый имеет право высказать свое мнение. (Садится за стол).

ДАВИД. Предоставляю Вам слово, Яков. Проходите сюда на сцену. Обращаюсь к вам с просьбой: будьте по возможности кратким. 

ЯКОВ. (Поднимается на сцену). Постараюсь не занять у вас  много времени. (Произносит речь, обращаясь к сидящим в зале).  Я выступаю перед вами от имени  Бунда – Всеобщего еврейского рабочего Союза в Литве, Польше и России. Наша Еврейская социалистическая партия существует с 1897 года, когда состоялся в Вильно ее Первый съезд. На знамени нашей партии мы начертали имя Карла Маркса, автора Коммунистического манифеста, поскольку считаем себя единственным представителем еврейского рабочего класса в Российской империи. Бунд является антирелигиозной и антисионистской партией, решительно выступающей против эмиграции евреев в Палестину, поскольку она не отвечает основным принципам нашей программы. Мы выступаем за национально-культурную автономию для восточно-европейского еврейства, создание светской системы просвещения, сохранение языка идиш и отрицание иврита. Мы верим, что благодаря этому евреи не ассимилируются и сохранят свою культурную обособленность. Вот почему, при всем уважении к герою русско-японской войны Иосифу Трумпельдору, мы отвергаем его план создания трудовых колоний  в Палестине. (Сходит со сцены и садится в зале). 

 

                                 Звучат жидкие аплодисменты.

 

ИОСИФ. (Поднимаясь с места). Я хочу ответить на критику предыдущего оратора и также буду не многословен.

ДАВИД. Пожалуйста, Иосиф. 

ИОСИФ. Меня нисколько не смущает выступление бундовца Якова Гофмана. У моей идеи трудовых колоний были, есть и будут противники. Признаюсь, я сам никогда не был марксистом, но не был и противником марксизма.  Мне близка социалистическая идея, которая положена в основу создания трудовых колоний. Но я во многом критически отношусь к учению Маркса и его прогнозам. Маркс допустил грубую ошибку в отношении к России и российскому рабочему классу. Он, будучи евреем, также легкомысленно высказал свое мнение о еврейском народе, осудил его и охарактеризовал самым отрицательным образом. Вот почему мой кумир не Карл Маркс, а Теодор Герцль, автор книги «Еврейское государство», призывавший евреев всего мира ехать в Сион и заселять Эрец-Исраэль. И я, братья, прошу вас прислушаться к этому призыву. Заброшенная столетиями, Земля Израиля ждет ваших заботливых рук и своего возрождения!

            

              В зале звучат аплодисменты.  Сцена погружается в 

              темноту.  Освещается обстановка комнаты  в доме

              Давида Белоцерковского   в  Тверии.   Давид сидит за

              столом и пишет свои воспоминания. 

 

ДАВИД. (Прекращая писать и обращаясь к зрителям).  Мой друг Трумпельдор отправился в Палестину после сдачи всех государственных экзаменов в университете. Два раза ему пришлось подвергнуться испытанию: осенью 1911 года он держал экзамены экстерном, потому что до этого был исключен из университета «за политику», но не выдержал по церковному праву. Вторично он держал экзамены весной 1912 года и получил диплом. Уезжал Ося в Палестину осенью того же года с большими планами и надеждами. Он присоединился к своей группе, обосновавшейся на хозяйственной ферме Мигдаль, что  на берегу Кинерета. Ему казалось, что группа для начала дела подобрана тщательно, и что именно ей, этой группе, удастся начать то, к чему он стремился, но жизнь разбила его мечты. Члены Мигдальской группы служили на ферме на артельных началах в качестве наемных рабочих. Была создана автономная группа, о которой шла речь на конференции в Ромнах. Внутреннюю жизнь они стремились вести коммунально. Кухня у них была общая, касса – тоже. Так они усваивали правила жизни будущей колонии. И все же идея создания первой трудовой колонии в Палестине потерпела крах. Почти вся мигдальская группа разъехалась.  Вместе со Цви Шацем, оставшимся верным этой  идее до конца, Трумпельдор поступил в качестве рабочего в кибуц Дгания, также на берегу Кинерета. Ося в письмах  не раз приглашал меня приехать в Дганию, что отвечало и моим собственным интересам. Весной  1914 года я сдавал выпускные экзамены    на  Сельскохозяйственных курсах, и мне оставалось лишь представить дипломную работу. Темой для нее я избрал «Палестинские колонии». Но меня не удовлетворял имеющийся книжный материал, и я отправился в Палестину, чтобы изучить вопрос на месте. В Дгании мы, наконец, встретились…

 

                                 Сцена на время погружается в темноту. 

 

СЦЕНА   ПЯТАЯ

 

           1914-ый  год.  Эрец-Исраэль.  Кибуц  Дгания возле  озера Кинерет, 

           там, где вытекает из него река Иордан.  На пригорке, с

           которого открывается красивый вид на Кинерет, стоят 

           Иосиф Трумпельдор и  Давид Белоцерковский.

 

ИОСИФ.  Если бы ты знал, Додик как я рад твоему приезду после двух лет разлуки! Посмотри, какой красивый вид открывается отсюда на Кинерет! Здесь, в  Дгании,  на берегу Кинерета я живу и тружусь уже год. Моя мечта жить и работать на земле  Эрец-Исраэль осуществилась! Это неправильно, что ее называют Палестиной. Для арабов она – Палестина, а для евреев - Эрец-Исраэль – Земля Израиля. А вот с выбором юридического факультета  я все-таки ошибся. Кончил Петербургский университет, ну и что? В кибуце профессия юриста никому не нужна. Какие тут могут быть юридические дела и юридические лица? Здесь нужен сельскохозяйственный труд, работа  на земле, требуются рабочие руки! 

ДАВИД.  Я очень рад, Ося, что исполнилась твоя мечта. 

ИОСИФ. А ты Давид, оказался умнее меня. Догадался поступить в Петербурге на Сельскохозяйственные курсы. Получил профессию агронома, что как раз нужно для работы в Эрец-Исраэль!

ДАВИД. Я выбрал Сельскохозяйственные курсы еще и потому, что об университете не мог и мечтать. Но меня всегда тянуло к работе на земле. Вот я и приехал в Дганию, чтобы своими глазами увидеть, как складывается жизнь в трудовой колонии и написать об этом в своей дипломной работе. 

ИОСИФ. Ты знаешь, Додик, жизнь нашей инициативной группы в Мигдале сложилась неудачно из-за неуживчивости ее членов, - того, чего я боялся больше всего. Сначала дело шло гладко, славно. Все были полны энтузиазма и надежд на лучшую будущность. Обучившись азам сельского хозяйства, мы планировали через некоторое время покинуть Мигдаль и основать независимое коммунистическое поселение, где все имущество находилось бы в совместной собственности коммунаров. Но не прошло и пары месяцев, как всё резко изменилось. Оказалось, что некоторые из товарищей, по-видимому, не так представляли себе совместную жизнь. 

ДАВИД. Да, Ося, ты мне писал об этом. Действительность оказалась сложнее твоих планов. Из-за неуживчивости группы ты был побит при первой попытке претворить свои идеи в жизнь. 

ИОСИФ. В начале число участников группы достигало пятнадцати. Двое из них вскоре умерли. Кроме того, в артели пошли неурядицы. К концу рабочего года почти вся группа разбежалась: кто по Палестине, кто вернулся в Россию. Это был для меня сильный удар! Но не подумай, Ося, что он сломил мой дух. Я ведь из тех, кто не сдается! После краха моей идеи на ферме Мигдаль я отправился в Вену на 11-ый сионистский конгресс, где как раз обсуждался вопрос о поселенческой деятельности в Эрец-Исраэль. Там хотел добиться от руководящих сионистских кругов лишь одного: чтобы была дана гарантия, что колония Мигдаль всегда будет пользоваться еврейским трудом. Но на конгрессе  из-за множества выступавших было не до меня. Зато познакомился с Владимиром Жаботинским, который в своем ярком выступлении выдвинул предложение об изучении иврита во всех еврейских школах Российской империи. 

ДАВИД. И что же, Ося, - прошло его предложение?

ИОСИФ. К сожалению, провалилось! Даже поддержка поэта Бялика не помогла! А вот решение о создании Еврейского университета в Иерусалиме прошло! После Венского конгресса я ненадолго съездил в Россию и вернулся в Эрец-Исраэль – в кибуц Дгания, где меня уже ждал Цви Шац. Знаешь, Додик, еще до  поселения в Мигдале потерпела крушение моя мечта о семейном счастье. 

ДАВИД. Ты об этом мне никогда не рассказывал. 

ИОСИФ. Расскажу сейчас. Слушай! Ты помнишь девушку по имени Лиза Гешелина, которая не раз приезжала к нам в Петербург из украинского городка Ромны?

ДАВИД. Конечно, помню. Очень милая, симпатичная девушка. 

ИОСИФ. И ты, конечно,  помнишь, как по вечерам за самоваром у нас в доме в Татарском переулке  собиралась компания единомышленников, мечтающих о жизни в Эрец-Исраэль. Среди них была и Лиза.   Долгие часы мы проводили в разговорах и спорах о том, как лучше обустроить жизнь на исторической родине и как сочетать сионизм с социализмом. Между мной и Лизой возникла тесная дружба, переросшая, как мне казалось, во взаимную  любовь. Именно она познакомила меня со своим приятелем Цви Шацем, когда привезла мне однажды письмо от Цви, загоревшегося, как и я,  идеей создания на земле Эрец-Исраэль Сельскохозяйственной коммуны. Сионистская молодежная  группа выехала с ним в Эрец Исраэль, но Лиза не поехала с ними и предпочла отправиться в Париж. Она прислала мне письмо, в котором объясняла, почему она так поступила.  Это письмо я ношу постоянно с собой, как драгоценную реликвию. Хочешь,  прочту его? От тебя у меня секретов нет.

ДАВИД. Пожалуйста, Ося . Я готов слушать.

ИОСИФ. (Вынимает правой рукой письмо из пиджака). Тогда слушай. Оно длинное. Прочитаю лишь отрывок, очень важный для меня.  (Читает письмо): «Меня мучает один вопрос: что Вы нашли во мне? За что меня любят, уважают, ценят?  Единственный ответ, который я нахожу - меня не знают. Моя внешняя жизнь мало соответствует моим переживаниям и мыслям. Я получила на днях Ваше письмо. Я увидела, что Вы прекрасно осознаете последствия отъезда моего на наших отношениях, и я там, кажется, прочла нечто большее. Знаете, что я думаю, Ося? Что не меня Вы любите, а создали себе  Лизу, что в Вас говорила потребность любить человека, товарища, женщину, и Вы строили узор, и дополнили его воображением – хорошим, ясным. Вы дополняли его желанием видеть во мне нечто другое. Ося, милый, ведь это не так!»…  (Делает паузу). Что ты думаешь, Додик, по поводу этого письма?

ДАВИД. Что я думаю? Сочувствую тебе, Ося. Видимо, ты любил Лизу не реальную, а воображаемую, созданную твоей фантазией. И она почувствовала, что счастья с тобой не построит. 

ИОСИФ. Может, так,  может, и не так. Я любил Лизу такой, какая она есть. Тут надо копать глубже. Перед нею стоял выбор: Эрец-Исраэль или Франция. И для оправдания своего решения она придумала всю эту историю. Делаю вывод: по большому счету, Лиза сионисткой не была. Ее испугали предстоящие трудности жизни в Эрец-Исраэль, и она выбрала Париж, где ее ожидало веселое, беззаботное существование. А я размечтался, что меня  в Эрец-Исраэль  ждет семейное счастье – жить с любимой женщиной и народить с нею детей… Эта мечта лопнула, как мыльный пузырь! А что такое счастье на самом деле?  В моем понимании, это настроение без примеси прошлого и будущего. Только настоящее!    

ДАВИД. А мне кажется, Ося, что ты рожден не для семейного счастья, а  для военных подвигов и жизни ради других людей. 

ИОСИФ. (Улыбаясь). Может, ты и прав, Додик.  Между прочим, я скоро познакомлю тебя со Цви Шацем – тем самым юным  и восторженным сионистом, который организовал в  украинском городке Ромны сионистский съезд.  Он знает, что ты сегодня приедешь к нам в Дганию пожить,  и обещал после работы на поле подойти сюда, на пригорок.   

ДАВИД. Что же, Ося, будет интересно с ним познакомиться. 

ИОСИФ. Цви к тому же поэт, пишет стихи на русском языке, – и неплохие. Мы, его товарищи по коммуне, даже переписываем их друг у друга. А вот и он сам!

          

               Появляется Цви Шац с лопатой в руке и сумкой на плече. 

               Иосиф  и Давид поднимаются  навстречу ему и

               протягивают руки для пожатия. 

 

ЦВИ. (Пожимая руки Иосифу и Давиду). Привет, друзья! Извиняюсь, что задержался.  Хотелось закончить намеченную на сегодня работу. Подготавливаю выделенный мне земельный участок для будущего посева. 

ИОСИФ. Эйн давар, дорогой Цви. Мы никуда не спешим. А это мой друг – Давид Белоцерковский.  Знакомься!

ЦВИ. Тот самый Давид, который окончил Сельскохозяйственные курсы в Петербурге и в своих письмах настойчиво советовал нам выращивать турепс вместо огурцов?

ДАВИД. (Улыбаясь). Да, тот самый.

ЦВИ. (Улыбаясь). Будем знакомы! Правда, турепс у нас не привился. Не тот климат. А вот огурцы пошли хорошо! Какой у вас прекрасный друг – Иосиф. Герой русско-японской войны, полный Георгиевский кавалер,  автор идеи трудовых коммун, перед которым я преклоняюсь! Он не только трудится на земле лучше всех нас, но и организовал в Дгании еврейскую самооборону, обучает кибуцников обращению с оружием, создал отряд «Плуг и винтовка».

ИОСИФ. (Улыбаясь). Да, я придаю большое значение еврейской самообороне кибуца. Спасибо за хвалу, дорогой Цви, но я в ней не нуждаюсь. Мы здесь, в Эрец-Исраэль, живем не для того, чтобы петь друг другу дифирамбы. 

ЦВИ. Извиняюсь!

ДАВИД. Интересно, Цви, а что означает ваша фамилия Шац?

ЦВИ. Это аббревиатура двух ивритских слов «шалиах» и «цибур», что в переводе означает «посланник общины». Я и чувствую себя посредником между Эрец-Исраэль и молодыми евреями Украины, агитируя их строить «новый дом» на Святой земле. А любовь к традициям иудаизма и желание жить в Палестине – это у меня от отца, хотя вокруг нас в Ромнах было немало ассимилированных еврейских семей. 

ДАВИД. А что означает название кибуца «Дгания»?

ЦВИ. Это интересный вопрос. Обратимся к  истории. Дгания была основана совсем недавно - в октябре 1910 года группой «Хадерская коммуна» под руководством Иосифа Бараца. Основана на месте созданного за год до этого поселения другой сионистской группы, задачей которого было годичное испытание пригодности региона к проживанию и земледелию. Затем эта земля, купленная еще в 1900 году у одной персидской семьи, была передана для создания этого кибуца. А название «Дгания» было дано в честь пяти сортов злаков, выращиваемых  в этом регионе. Ведь слово «Дган» на иврите означает «злак». Это первый кибуц на земле Эрец-Исраэль, мать всех кибуцев!

ДАВИД. Спасибо, Цви, за рассказ. Действительно, очень интересно!

ИОСИФ. Добавлю от себя, что мы со Цви не члены кибуца, а живем здесь на правах наемных рабочих. При некоторой общности с кибуцем, это не совсем трудовая колония, от идеи которой мы не отказались. Мы намерены и дальше искать единомышленников и землю в Эрец-Исраэль, где могли бы создать нашу колонию. Знаешь, Додик, мы здесь много трудимся, но при этом не забываем про юмор в газете и театре. 

ЦВИ. Это так, Давид! У нас и газета, и театр – всё благодаря Иосифу!

ДАВИД. Моему другу это не внове! Еще в японском плену он выпускал две газеты  и писал пьесы для театра!

ИОСИФ. (Улыбаясь и вынимая газету из-за пазухи). Я взял с собой последний номер газеты, которой дал название «Идиот». Слышите: перекличка с ивритским словом «Едиот», что означает «Вести». Но я подумал, что «Идиот» звучит смешнее. (Показывает газету Давиду). Мы ведь помещаем в газете всякие идиотские шуточки.  Правда, бумага не та, что в Японии. Там – гладкая, белая, а здесь – серая, мятая. Под названием написано: «Мы не молчим». Это значит: ничто не мешает нам чувствовать себя свободными. Обмениваться мнениями, ехидничать. Брать на мушку не только противника, но и друг друга. Свобода! Ругай кого хочешь – хоть товарищей, хоть начальство! Если прежде нам все запрещалось, то от новых возможностей могла закружиться голова! Словом, получили возможность высказаться! И всё  ради смеха!

ДАВИД. (Еле сдерживая смех). Это, правда, смешно! А что, Ося, ты написал для вашего театра?

ИОСИФ. Пьеску «Моцарт и Сальери» или Хасин и Гальперин». 

ДАВИД. И о чем она?

ИОСИФ. О том, что больше всего мы боимся пафоса. На собраниях не внимаем оратору, а шумим. Хотя бы потому, что в тишине и сосредоточенности есть нечто больно серьезное. Главная фраза в пьесе звучит так: «Знаменитый чемпион города Феодосии одной рукой выжимает мокрое полотенце. Это значит, что всё относительно. Вроде чемпион, а результата столько, сколько от наших собраний».

ДАВИД. (Громко смеется). Не в бровь, а в глаз!

ИОСИФ. Дорогой Цви, а что у тебя нового на творческом фронте? Ты вроде говорил, что, кроме стихов,  начал писать прозу. 

ЦВИ.  Да, это так. При этом я серьезно занялся изучением иврита, чтобы потом     писать  стихи на   нашем   древнем еврейском языке.  А в последнее время я  увлекся прозой и сочинил новеллу на русском языке, которую назвал «На пороге молчания». (Вынимает из сумки несколько скрепленных листов бумаги). Вот ее рукопись.

ИОСИФ. «На пороге молчания»…  Весьма  загадочное название.  

ЦВИ. Скорее, символическое. В ней я стремился передать чувства и мысли личности как составной части коллектива. Это полная любви картина нового, зарождающегося Израиля. Сюжет ее прост. Трое работают в поле. Исраэль и Адас влюблены друг в друга. Третий – Ури тайно влюблен в Адас, но ради Исраэля, своего друга, не раскрывает своих чувств даже себе. 

ИОСИФ. Так, не себя ли ты изобразил в образе Ури?

ЦВИ. Угадал, Иосиф! Прочитать вам отрывок, в котором я запечатлел сельскохозяйственный труд в коммуне?

ДАВИД.  Почитайте, Цви. Мы с удовольствием послушаем!

ИОСИФ. Еще как послушаем!

ЦВИ. Тогда слушайте (Читает отрывок из новеллы): «Еще вчера вечером, после ужина, когда они лежали на циновке, было единогласно решено, что уже сегодня Адас отложит все свои дела по хозяйству и начнет работать в поле. Как будет приятно работать в поле с симпатичными парнями! И вот она распускается в поле, как утренний цветок. И от ее задорного сердечного смеха, от чистого голоса, от аромата юности, который исходит от ее стриженых кудрей, - снизойдет и на них вдохновение. Хорошо работать с самого утра, перед рассветом, идти в потоке воды с мотыгой в руке, то и дело впуская в борозду  прохладную, свежую, проворную струю. А Ури тут же, неподалеку, работает, наклонившись над бороздой, в которую только что запустили воду».

ДАВИД. (Хлопает в ладоши). Браво, Цви! Как красиво написано! 

ИОСИФ.  А как прекрасно, Цви,  у тебя описан труд в коммуне! Настоящая  романтика! Именно ради него я и хочу остаться жить в этой благословенной стране! 

ЦВИ. Спасибо за добрые слова, дорогой Иосиф! Ничего нет лучшего в этом мире, чем труд на земле в коммуне! В жизни кибуца я вижу признаки возвышенной жизни, особую атмосферу, в которой проявляется характер нового человека.

ИОСИФ. Благодаря нашему труду мы сможем прорасти глубокими корнями в землю Эрец-Исраэль!

 

                  Сцена погружается в темноту. Освещается обстановка

                  в комнате дома Давида Белоцерковского в Тверии. Давид, 

                  как и прежде, сидит за столом и пишет воспоминания.

 

ДАВИД. (Прекращая писать и обращаясь к зрителям). Летом 1914 года, когда я застал Иосифа работающим в Дгании, он носился с новыми планами, вербовал новых товарищей, ждал приезда из России новых друзей, думал на праздник Суккот отправиться на прогулку по стране с целью облюбовать место для самостоятельного устройства колонии. Но начавшаяся в августе мировая война помешала этому. Осенью в войну вступила Турция, и по указанию турецких властей многие еврейские поселенцы  из России – страны, враждебной Турции, были высланы из Палестины в египетскую Александрию. Цви Шац решил вернуться в Россию. Турки предложили Трумпельдору, как герою Порт-Артура, принять турецкое подданство и воевать на их стороне, но он категорически отказался. Так мы вместе с ним попали  в Александрию. Ося еще намеревался пробраться в Россию. Его кипучую натуру манили мировые события, разыгравшиеся на полях сражений, и ему не сиделось на одном месте. Однако путь в Россию был уже закрыт. В Александрии оказалось около 1800 беженцев, которые размещались в специально построенных для них лагерях. Трумпельдор, как отставной офицер, имел право снять в городе небольшую квартиру и предложил мне поселиться с ним. Он оформил в российском посольстве свою офицерскую пенсию и, как прежде в Японии, развернул среди еврейских беженцев активную общественную деятельность. Был избран  Комитет помощи в составе пяти человек, и он стал его председателем. Комитет занимался не только оказанием конкретной помощи нуждающимся беженцам, но и налаживанием всей культурной работы в лагерях. Как и в японском плену, им были созданы школа, библиотека, газета, театр, касса взаимопомощи и многое другое, что было необходимо для нормальной жизни беженцев. Параллельно он продолжал пропагандировать среди них  идею «трудовых колоний».  Но судьбе угодно было, чтобы он вновь вернулся к военной деятельности. В доме Иосифа состоялась важная встреча  Трумпельдора с Владимиром Жаботинским, прибывшим в Александрию  в конце 1914 года. Так случилось, что я стал ее свидетелем. 

 

                             Сцена погружается на время в темноту.

                                 

 

СЦЕНА  ШЕСТАЯ

 

     

      1914-ый год. Египет,  Александрия.  Съемная квартира Трумпельдора,

      скромно обставленная. В середине комнаты круглый   стол, на котором 

      пыхтит самовар. За столом сидят Зеэв Жаботинский и Иосиф. Давид

      Белоцерковский разливает из самовара по кружкам  чай и ставит

      на стол тарелку с пирожками.

 

ДАВИД. (Садится за стол). Пейте чай и кушайте пирожки на здоровье, дорогие Зеэв и Иосиф!

ЗЕЭВ. (Надкусывает пирожок и отпивает из кружки чай). Спасибо за угощение, Давид! Пирожки отменные!

ИОСИФ. (Берет пирожок и отпивает из кружки чай). Мы с Давидом вот уже двенадцать лет, как неразлучные друзья. Повсюду вместе – на военной службе, на войне с Японией, во время учебы в Петербурге, на земле Эрец-Исраэль и вот теперь в Александрии!

ЗЕЭВ. Такой дружбе можно только позавидовать!

ИОСИФ. А я так рад, дорогой Зеэв, снова видеть тебя спустя год, как мы познакомились с тобой в Вене на одиннадцатом Сионистском конгрессе! 

ЗЕЭВ. Я не менее рад нашей встрече, дорогой Иосиф! Правда, нам тогда пришлось мало пообщаться, так как я был целиком занят своим докладом, посвященным внедрению иврита в еврейские школы Российской империи. Ты знаешь, мое предложение не было поддержано большинством  конгресса и потерпело полное фиаско. Не буду говорить, что я пережил тогда. Но верю, что рано или поздно моя идея восторжествует и иврит займет подобающее  место в еврейском образовании.

ИОСИФ. В этом я нисколько не сомневаюсь! Признаюсь, Зеэв, я страстный поклонник твоего писательского таланта. Читал твои статьи и стихи  и проникался сионистским духом.  Очень сильно взволновала  меня твоя статья памяти Герцля, после которой я понял, что мы с тобой единомышленники!  Оба мечтаем о создании еврейского государства, где евреи со всего мира могли бы жить на своей древней земле. 

ЗЕЭВ.  Я видел Герцля всего один раз в жизни  на Шестом Сионистском конгрессе в 1903 году, и эта встреча произвела на меня неотразимое впечатление. Он был властителем дум нашего поколения и определил направление всей моей дальнейшей жизни. А чем ты, дорогой Иосиф, занимался в Эрец-Исраэль?

ИОСИФ. Меня увлекла идея создания трудовых колоний. Сначала я  поселился с группой из 15  единомышленников на ферме Мигдаль у Кинерета, чтобы приобщиться к сельскохозяйственному труду. Как последователи Льва Толстого, мы мечтали о создании Сельскохозяйственной коммуны, но потерпели неудачу. Почти вся группа разбежалась, а мы с молодым поэтом Цви Шацем поступили в качестве наемных рабочих в кибуц Дгания, где продолжали трудиться на земле. Ты удивишься, Зеэв, но такой труд мне больше по душе, чем военный! 

ЗЕЭВ.  Меня радует это, дорогой Иосиф.  Ведь наша древняя земля ждала две тысячи лет таких тружеников, как ты. Вот уже 400 лет, как она входит в состав Оттоманской империи, и за это время Эрец-Исраэль превратилась в пустыню. Я убедился в этом, когда впервые приезжал в Палестину в 1911 году. И вот, благодаря тебе и многим другим евреям, любящим Сион, наша земля вновь возрождается к жизни. 

ИОСИФ. Но в Дгании пришлось заниматься  и военным делом. В окрестностях кибуца орудовали шайки арабов-кочевников, нападавших на еврейские поселения, и стало ясно, что нам придется не только поднимать непаханную сотни лет землю, но и защищать ее! Вот когда пригодился мне военный опыт! 

ЗЕЭВ. (Улыбаясь). Он тебе пригодится еще не один раз! А как ты попал в Александрию? 

ИОСИФ. Эйн давар! Начну с того, что турки, хотя и считали евреев из России нелегалами, относились к нам терпимо. Когда же Турция вступила в войну на стороне Германии, а значит, и  против России, то  сохранять российское подданство  стало невозможно.  С  началом войны проживавшие в Эрец-Исраэль  еврейские поселенцы должны были принять турецкое гражданство и становились военнообязанными. Тогда они были бы вынуждены воевать на стороне Турции. Разумеется, нас, выходцев из России, это абсолютно не устраивало. Ведь на другой стороне воевали их родственники!

ЗЕЭВ.  Вы поступили совершенно правильно!

ИОСИФ. Тогда турецкие власти сразу выдворили 700 поселенцев в Британский Египет, а за ними   последовали  в Александрию  еще 11 тысяч. В Яффе нас посадили на пароходы, и каждому поселенцу давали бумажку, на которой было написано: «Такой-то высылается из пределов Оттоманской империи навечно». Я видел, как один из высланных порвал бумажку, выкинул ее за борт и сказал своему  спутнику: «А мы еще посмотрим, кто тут останется – мы или турецкий султан». Я последовал его примеру, а потом узнал, что этого поселенца звали Бен-Гурион, а его спутника – Бен-Цви. 

ДАВИД. Можно, Зеэв, налить вам еще кружку чаю?

ЗЕЭВ. Можно, Давид. С великим удовольствием! Я обожаю чай!

ИОСИФ. И мне заодно налей, Додик.

ДАВИД. (Разливает из самовара чай по кружкам). Пейте, мои дорогие,  на здоровье!

ИОСИФ. Я был среди первых русских евреев, кого турки депортировали в Александрию. Фактически, они нас лишили нашей древней земли! Моему возмущению не было предела! Мой план создания трудовых колоний в Эрец-Исраэль потерпел крушение! Я вижу единственное решение проблемы в том, чтобы изгнать турок из Палестины! Чтобы им было больше не повадно так поступать с нами!  А как ты, дорогой Зеэв, оказался в Александрии?

ЗЕЭВ. Я прибыл сюда на пароходе из Чиввитавекии только позавчера в качестве корреспондента «Русских ведомостей» освещать положение дел на фронтах. Редакция поручила мне писать не столько о самой войне, сколько о настроениях, связанных с войной. Я выяснил в российском посольстве твой адрес и сегодня нагрянул прямо к  тебе.  Расскажи, чем ты  занимаешься в Александрии?

ИОСИФ. Эйн давар! Где бы я ни был, я повсюду нахожу себе дело! Как и в японском плену, сразу приступил к оказанию помощи высланным поселенцам и налаживанию культурной работы в лагерях беженцев.

ЗЕЭВ. А я к тебе приехал с очень важной идеей.

ИОСИФ. Какою, Зеэв?

ЗЕЭВ. С идеей создания еврейского боевого легиона для войны с Турцией. 

ИОСИФ. Какая замечательная идея! 

ДАВИД. Она витала, Зеэв, у нас в воздухе! 

ЗЕЭВ. В какой точно момент зародилась у меня такая мысль – во французском Бордо перед афишей, из которой я узнал о начале войны, или позже – я теперь не помню. Думаю, однако, что вообще никакого такого момента не было. Полагаю, что мне вообще всегда было ясно, так сказать, отроду ясно: если приключится когда-нибудь война между Англией и Турцией, хорошо было бы евреям составить свой корпус и принять участие в завоевании Палестины!

ИОСИФ. Да ты, дорогой Зеэв, настоящий провидец! Ты думаешь, - возможно победить Оттоманскую империю?

ЗЕЭВ. Тем, кто сомневается в этом, я дал сокрушительный ответ в своей книге «Турция и война». (Вынимает книгу из сумки и показывает ее Иосифу). Слушай, что я написал здесь (Читает): «В том, что Турция, раз она вмешалась в войну, будет разбита  и разрезана в клочья, у меня сомнений не было… Конечно, того, что Германия будет разбита до сдачи на милость победителей, не мог в то время предвидеть ни один журналист. Но что по всем счетам этой войны платить будет главным образом Турция, - в этом у меня и сомнений не было и быть не могло». 

ИОСИФ.  Значит, победа над Турцией приблизит нас к созданию еврейского государства!

ЗЕЭВ. Именно так, Иосиф! Мне было ясно, что поражение Турции приведет к ее расчленению и отторжению Палестины в пользу Британии. Я верю, что с британцами можно будет договориться о создании еврейского государства и потому считаю, что необходимо вооруженное участие евреев на стороне Антанты для достижения этой цели. Народы обретают свободу на поле боя. Без еврейских батальонов сионизм невозможен!

ИОСИФ. Меня твоя идея, дорогой Зеэв, будто окрылила. За страну, в которой я был оратаем, за страну, в которой стремлюсь в будущем ковать счастье народа, стоит сражаться! Что такое человеческая жизнь? Ведь это ничто в сравнении с жизнью народа. Отчего же не пожертвовать жизнью ради родины?

ДАВИД. Вы заслуживаете, Зеэв, самой высокой похвалы, что предложили нам эту прекрасную идею!

ЗЕЭВ. И все же, я  думаю, что, конечно,  это не заслуга одного человека – это сделала жизнь, история, сила вещей. Но история находит иногда людей, руками которых она доверяет свой посев. Но воплощение этой идеи в жизнь оказалось под большим вопросом. Вчера я был на приеме у командующего английскими войсками в Египте, который, выслушав мое предложение о создании из беженцев еврейского батальона, ответил мне следующее: в британской армии, согласно английским законам, нельзя создавать боевые батальоны из  добровольцев, не имеющих британского гражданства. На мой вопрос, как же смогут еврейские беженцы воевать с Турцией на стороне Антанты, он сказал,  что это возможно, если  сформировать из них вспомогательную транспортную колонну под названием «Сионский корпус погонщиков мулов». Его отправят на турецкий фронт в Галлиполи, в дополнение к боевым английским войскам, сражаться за пролив Дарданеллы, очень важный в стратегическом отношении. 

ИОСИФ. (Решительно). Я бы согласился на это предложение. Через Галлиполи мы войдем в родную страну!

ЗЕЭВ.  Но мне оно не понравилось! Я мечтал о настоящем боевом отряде, который будет отвоевывать израильскую землю. Иметь дело с какими-то мулами и воевать с турками  за тысячу километров от Палестины? Нет, это не для меня! Я отвергаю такое предложение, как несерьезное!

ИОСИФ. (Более решительно). Эйн давар! А я принимаю его! Рассуждая по-солдатски, я думаю, Зеэв, что ты преувеличиваешь разницу. Окопы или транспорт – большого различия тут нет. И те, и другие – солдаты, да и опасность часто одна и та же. Я думаю, что ты просто стыдишься слова «мул».

ЗЕЭВ. Но ведь это еще и не Палестинский фронт! 

ИОСИФ. И это не так существенно, если рассуждать по-солдатски. Чтобы освободить Палестину, надо разбить турок! В такой войне любой фронт – фронт за Сион! Как только мы получим официальное разрешение британского командования, я начну формировать  в Александрии Сионский корпус погонщиков мулов!

ДАВИД. (Решительно). И я буду первый, кто запишется в него!

 

           Сцена погружается в темноту. Освещается обстановка 

           комнаты в доме Давида Белоцерковского в Тверии. 

           Давид сидит за столом и пишет свои воспоминания.

 

ДАВИД. (Прекращая писать и обращаясь к зрителям).  В переживаемом в то время нами состоянии энтузиазма и порыва было нечто «маккавеевское». Всех нас воодушевляло одно видение, имя которому – родина. Нас воодушевляла одна воля, - мы желали победы Англии над Турцией. Мы считали наше дело потому глубоко важным, что верили, что после войны наступит более счастливый и справедливый период человеческой истории и что наш народ не будет обойден при этом. Сотни беженцев – юноши и пожилые, богатые и бедные, студенты и рабочие - потянулись в наше вербовочное бюро записываться в добровольцы «еврейского легиона». Не забуду волнения, испытанного мною при общении с этими людьми, которые приходили засвидетельствовать свое желание жертвовать своей жизнью ради народа.  С помощью Жаботинского была выработана Конституция Сионского корпуса погонщиков мулов, которая была принята на первом организационном заседании 54-ых и подписана в виде торжественного обещания.  Командиром Сионского корпуса был назначен английский полковник Джон Паттерсон, а его заместителем стал Иосиф Трумпельдор, которому было присвоено звание капитана. Он был прекрасный солдат, герой, презирающий смерть, готовый на самопожертвование. В Сионский корпус записалось 650 человек. Мы, солдаты и офицеры легиона не чувствовали в Иосифе реального начальника. Ося представлял собою некое таинственное, мистическое, опоэтизированное существо, сросшееся со своим конем и мчащееся в неизвестную даль, не задумываясь ни на секунду над тем, что там впереди: неминуемая смерть или победные лавры. Самое удивительное то, что в то же время, когда формировался Сионский корпус, в Александрии развивался новый роман Оси с Фирой-Эстер Розов. Их последняя, прощальная встреча состоялась за несколько дней до того, как сформированный к концу марта 1915 года Сионский корпус погонщиков мулов  был отправлен на турецкий фронт в Галлиполи. Однако из-за усиления легочной болезни я был вынужден остаться в Александрии, и Сионский корпус отправился на фронт без меня. Я тепло попрощался со своим другом Иосифом и через несколько месяцев нелегальным путем вернулся в Россию.

                           Сцена на время погружается в темноту. 

 

СЦЕНА  СЕДЬМАЯ

 

Год 2015-ый, март. Александрия. Набережная в устье реки Нила.

 Вечер. Под кроной деревьев на скамейке рядом сидят Иосиф 

Трумпельдор и Фира-Эстер  Розов. Иногда они прогуливаются

 вдоль набережной, потом вновь садятся.

 

ИОСИФ. Какое превосходное место мы выбрали для нашей прощальной встречи!

ФИРА. Да, место здесь прекрасное, Ося. Какой чудесный вид открывается отсюда на устье Нила, где река впадает в Средиземное море!

ИОСИФ. А я так благодарен вам, Фира, что вы нашли время прийти на наше последнее перед отправкой на фронт свидание. 

ФИРА. Почему вы продолжаете  звать меня Фирой?  Когда мы познакомились в Комитете помощи беженцам,  я назвала вам свое второе имя – Эстер. Оно мне нравится больше. 

ИОСИФ. Я не забыл ваше второе имя. Но мне больше нравится Фира. Вы не будете против, если я буду и дальше вас так называть?

ФИРА. Что же, если так вам хочется, зовите меня Фира.

ИОСИФ. А вот страну, из которой нас выслали в Александрию, прошу не называть Палестиной.  Это еврейская земля – Эрец-Исраэль.

ФИРА. Вы правы, Ося. Конечно,  Эрец-Исраэль.

ИОСИФ.  Я до сих пор  очень зол на турок, что они выселили нас, евреев, из Эрец-Исраэль и разрушили мой грандиозный план создания на еврейской земле трудовых колоний. Вот почему я так обрадовался, когда мой новый друг Жаботинский предложил мне идею сформировать из числа беженцев еврейский легион! Эйн давар! Я сразу, без колебаний одобрил это предложение!

ФИРА. А я, признаюсь, Ося, пришла в ваш Комитет не только за помощью,  но и чтобы поближе посмотреть   на вас – героя русско-японской войны и полного Георгиевского кавалера. 

ИОСИФ. Надеюсь, я вас не разочаровал своим видом и отсутствием одной руки?

ФИРА. (Улыбаясь).  Нисколько! Напротив. Я увидела статного, сильного, умного мужчину и потому тогда же согласилась принять ваше приглашение встретиться в городе и провести вместе вечер. 

ИОСИФ. Это для меня было лестно и весьма повысило в собственных глазах. Хочу признаться вам: мне так не хватает женщины!

ФИРА.  В каком смысле?

ИОСИФ. Только не подумайте, что я от вас чего-то хочу! У меня, кажется, есть всё: офицерская пенсия из России, всеобщее уважение, разнообразная работа в  лагерях беженцев. И все-таки,  тоска одиночества иногда точит меня. А так хочется иметь рядом близкого тебе по духу человека!

ФИРА. А почему, Ося, вы решили, что именно я тот близкий по духу человек, который вам нужен? Не скрою, - до меня дошли слухи, что вы, кажется, дамский угодник, то есть, попросту, ловелас. 

ИОСИФ. Эйн давар! Да, такие слухи ходят. Ну и что? А вы мне покажите мужчину, который  был бы равнодушен к  женской красоте! Даже у великого русского поэта Пушкина в донжуанском списке насчитывалось 37 женщин! Но в моем случае женщины сами искали и находили меня. Мне оставалось только покориться им. 

ФИРА. Еще бы, Ося! У вас такой  героический ореол, что  вы можете с ним победить любую женщину!

ИОСИФ. (Тяжело вздыхает). Если бы это было так! На любовном фронте три года  назад я, говоря военным языком, потерпел поражение. 

ФИРА. Вы были влюблены?

ИОСИФ. Еще как! Ее звали Лиза. Она была из украинского городка Ромны и входила в группу молодых  сионистов во главе с поэтом Цви Шацем. Когда группа отправилась в Эрец-Исраэль создавать трудовую колонию, Лиза вдруг откололась от нее и предпочла ехать в Париж. Вскоре она прислала мне письмо, в котором объясняла, почему решила разорвать наши отношения.

ФИРА.  Если,  не секрет, Ося, какая причина?

ИОСИФ. Секрета нет. Причина довольно странная. Она написала, что будто я создал ее  образ в своем воображении и видел в ней нечто другое, отличное от того, кто она есть на самом деле.  Вот так внезапно закончился наш роман. 

ФИРА. Могу только, Ося,  посочувствовать вам. 

ИОСИФ. Я много думал над ее письмом и пришел к мысли, что настоящая причина в другом. В том, что она побоялась трудностей в Эрец-Исраэль и предпочла веселую и беззаботную жизнь в Париже.

ФИРА. А мне кажется, что Лиза  вас по-настоящему никогда не любила. 

ИОСИФ. Всё может быть! Лучше расскажите, Фира, что у вас нового на творческом фронте? 

ФИРА. Вы знаете, Ося, - я приехала в Эрец-Исраэль из сионистских побуждений. Хотела писать рассказы и очерки о том, как осваивается поселенцами наша земля после долголетнего забвения, как строятся новые города и кибуцы. А потом началась мировая война, и мы оказались в Александрии. А здесь мне что-то не пишется.

ИОСИФ.  Какой крутой поворот судьбы у всех нас!! 

ФИРА . Да, крутой! Скажите, Ося, а вам нравится Александрия?

ИОСИФ. Как может не нравиться такой великий и красивый город, как Александрия? За полгода пребывания тут я основательно изучил его. Это очень древний город, основанный знаменитым греческим полководцем Александром Македонским аж в 4-ом веке до нашей эры. Александрия была столицей Египетского царства Птолемеев и одним из важнейших центров греческой культуры. А потом кто только сюда не приходил – византийцы, арабы, турки, французы, а теперь - англичане

ФИРА. Я так благодарна вам, Ося, что во время наших прогулок по городу вы показали мне его достопримечательности, из которых мне особенно запомнились  колонна Помпея, катакомбы Ком-эль-Шукафа, дворец Монтаза и музей изобразительного искусства. А вот древний 150-метровый  маяк и знаменитая Александрийская библиотека, к сожалению, не сохранились. А была ли в городе еврейская община? 

ИОСИФ. Где только нет нашего брата! Евреи стали селиться в Александрии чуть ли не со времен Александра Македонского, который благосклонно относился к иудейской религии.  Еврейская община существует до настоящего времени и, благодаря прибывшим сюда итальянским евреям, процветает!  Я побывал в одной их синагог. До чего красивая!

ФИРА. Мне так хочется  увидеть ее! 

ИОСИФ. Обязательно увидишь. А пока все мои мысли заняты предстоящей отправкой нашего корпуса на турецкий фронт. Вот вы думаете, что я по призванию воин, который всю свою жизнь воюет, ставит на карту свою и чужие жизни. А на самом деле я – мирный пахарь, утопист, мечтающий о создании трудовых колоний по всей земле Эрец-Исраэль. И еще – я простой человек, не теряющий надежды и веры в возможность семейного счастья.

ФИРА. Что вы говорите! 

ИОСИФ. У меня, дорогая Фира, такое ощущение, будто нас что-то  притягивает друг к другу. Это, кажется,  похоже на любовь!

ФИРА. У меня, дорогой Ося, признаюсь, такое же ощущение! Да, на любовь!

ИОСИФ. Если бы не война с Турцией, я бы прямо сейчас сделал вам предложение обручиться со мной! Ну, а потом сыграли бы еврейскую свадьбу! (Целует Фиру). 

ФИРА. Я принимаю ваше предложение, дорогой Ося, но, пока идет война, со свадьбой придется подождать.

ИОСИФ. Я готов ждать сколько угодно, хоть целый век! Но сначала мы должны победить Турцию! Вчера у нас в еврейском легионе с большой торжественностью прошла присяга. (Останавливается напротив Фиры). Я перед воинами выступил с речью, в которой сказал: «Мы идем не в Эрец-Исраэль, но ради Эрец-Исраэль. У нас нет имущества для защиты – выступим на защиту великой идеи.  И помните, ребята, что с томлением в душе и тревогой во взоре ожидаем мы первого боевого крещения. Оно придет, и я верю, что легионеры не дрогнут, ибо, добровольно наложив на себя тяготы войны, они должны радостно идти на служение народу, как идут на празднество! В бою не посрамим себя, и примером для нас будут братья  Маккавеи, бесстрашно воевавшие с греками в далекие времена!»

ФИРА. Я слушала вашу зажигательную речь, дорогой Ося, и мне самой захотелось взять в руки оружие  и идти в бой. 

ИОСИФ. Но у нас не боевой легион, а Сионский корпус погонщиков мулов!

ФИРА. Сионский корпус погонщиков мулов? Звучит как-то смешно! При чем тут мулы? И где будет воевать ваш корпус?

ИОСИФ. Мулы при том, что наш корпус – это транспортная колонна. Боюсь, что там, на турецком фронте, нам будет не смешно! А воевать нас посылают  на полуостров Галлиполи - помогать британской армии освобождать от турок пролив Дарданеллы.

ЭСТЕР. Я очень прошу вас, дорогой Ося,  писать мне оттуда письма.

ИОСИФ. Конечно, буду писать, хотя со временем будет непросто. И буду ждать от вас, дорогая Фира,  ответных писем. Обещаете?

ЭСТЕР. Обещаю! Только прошу вас, Ося, -  берегите себя на войне! Береженого Бог бережет!

ИОСИФ. Не волнуйтесь, дорогая Фира! В мире еще нет такой пули, которая сразила бы меня!

 

                   Сцена погружается в темноту. Освещается обстановка 

                   комнаты в доме Давида Белоцерковского в Тверии. Давид

                   сидит за столом и продолжает писать свои воспоминания.

 

ДАВИД. (Прекращая писать и обращаясь к зрителям). Можно сказать, что история Сионского корпуса погонщиков мулов – это история самого Трумпельдора. Если были удачи и ошибки у легиона, то это удачи и ошибки Иосифа. Однако, несмотря на некоторые ошибки и провалы, Трумпельдор и Сионский корпус заслуживают того, чтобы память о них жила в народе и не была забыта. Своим боевым настроением Иосиф сумел заразить весь наш отряд. Являясь заместителем командира Сионского корпуса, он своей обаятельной личностью сумел увлечь за собой каждого воина, ибо в тот момент солдаты верили, что на земле все люди, все евреи – Трумпельдоры. И мне –одному из этих легионеров, радостно было сознавать, что в кипящей толпе народа есть не один, кто верует в святые идеалы и подвиги. Многие из нас пали. Но наше дело живет и молнией ворвалось в нашу жизнь и всё в ней осветило. Мысль о том, что надо «показать этим англичанам» еврейскую отвагу и выдержать у них «экзамен на храбрость», по-видимому, абсолютно овладела Трумпельдором. И мы пошли за ним, не задумываясь над тем, что нас ждет впереди: смерть или слава.  После неудачной десантной операции в Галлиполи и больших потерь Сионский корпус погонщиков мулов вернулся в Александрию и весной 1916 года, несмотря на решительные протесты Иосифа, был расформирован. Вскоре Трумпельдор вместе со своими  воинами отправился в Лондон, где тогда жил Жаботинский, чтобы с ним решить вопрос о создании боевого еврейского легиона для Палестинского фронта.

                                  Сцена на время погружается в темноту.                      

 

СЦЕНА  ВОСЬМАЯ

 

             1916-ый год. Лондон. Небольшая каморка в районе Челси,

                 в которой проживает Зеэв Жаботинский. Он, сидя за

                 столом, читает    газету. Слышится стук в дверь.

 

ЗЕЭВ. (Громко). Пожалуйста, входите!

 

            В комнату входит Трумпельдор вместе с Ицхаком Кацем – 

            своим адъютантом и  товарищем по Сионскому корпусу

            погонщиков мулов.

 

ЗЕЭВ. (Поднимается навстречу Иосифу и обнимает его). Какая встреча! Рад тебя видеть, дорогой Иосиф! 

ИОСИФ. (Обнимает Зеэва). Я не менее рад, дорогой Зеэв!

ЗЕЭВ. Прошло больше года, как мы расстались в Александрии. За это время немало воды утекло! 

ИОСИФ. Если бы только воды! А сколько жизней унесло! (Представляет Ицхака). Знакомься, Зеэв! Это Ицхак, мой адъютант и товарищ по оружию. Вместе воевали в Галлиполи. Отличный и  храбрый воин!

ЗЕЭВ. (Пожимая руку Ицхаку). Рад познакомиться с отличным и храбрым воином! 

ИЦХАК. (Пожимая руку Зеэву). А я рад пожать руку знаменитому писателю и сионисту! 

ЗЕЭВ. Предлагаю вам присесть. Правда, у меня в каморке всего два стула. Занимайте их, а я присяду на краешек стола. (Садится). Может, хотите чаю?

ИОСИФ. (Садясь на стул). Спасибо, Зеэв, чай потом.  Эйн давар! Сначала о деле.

ИЦХАК. (Садясь на другой стул). Согласен. Чай может подождать. 

ЗЕЭВ. Прежде всего меня интересует, друзья, как показал себя Сионский корпус погонщиков мулов в Галлипольском сражении за пролив Дарданеллы? Я,  конечно, следил за ходом сражения по газетам, но еще лучше услышать о нем от Вас - его участников. Как ни грустно, сражение, закончилось неудачно для англичан.

ИОСИФ. Я бы сказал, трагически! Тут есть, что сказать, дорогой Зеэв! В марте 1915-го  года, после получения  разрешения британского командования, удалось с помощью Джона Паттерсона сформировать Сионский корпус из еврейских беженцев в составе 650 человек. Командиром корпуса назначили полковника Паттерсона, а я получил звание капитана и стал его заместителем. После 15 дней учений в британском лагере нас перебросили на остров Лемнос, а потом, уже в составе ударной десантной группы,  нас перебросили на полуостров Галлиполи. 

ИЦХАК. Сражение продолжалось девять месяцев и было очень тяжелым.

ИОСИФ. Эйн давар! Под турецким огнем солдатам Сионского корпуса приходилось каждую ночь вести своих мулов, нагруженных амуницией, хлебом и консервами, к передовым траншеям и обратно. Для транспорта и для траншей – опасность оказалась одна и та же! Хотя Сионский корпус погонщиков мулов выполнял транспортные функции, на самом деле мы часто непосредственно участвовали в боях.  Вокруг меня жужжали пули, но они были не мои! Я призвал своих бойцов, чтобы мы при любых обстоятельствах не осрамили доброго имени нашего народа и вели себя так, чтобы никто ни в чем не мог упрекнуть евреев!

ИЦХАК. И не осрамили, и не упрекнули! Капитан Иосиф бесстрашно вел нас, солдат, в бой! Даже, когда его ранили, он продолжал храбро сражаться с одной рукой. Полковник Паттерсон говорил об Иосифе, что он весь преображался под огнем противника, и чем жарче становилось в бою, тем больше ему это нравилось.  А после того, как Паттерсон  заболел и был отослан на лечение в Англию, Иосиф взял на себя командование нашим легионом!

ИОСИФ. Ну, Ицхак, ты меня чересчур расхваливаешь!

ИЦХАК. (Горячо). Не чересчур, а говорю, как оно было!

ЗЕЭВ. Я вижу, что ты, дорогой Иосиф, вновь показал себя в Галлиполи настоящим героем!  И твои бойцы сражались храбро, не жалея себя! Знаю, что вы потеряли убитыми и ранеными не меньше, чем остальные полки Галлиполийского корпуса, получили несколько английских медалей, отслужили свою службу смело, с пользой и честью! О вашей смелости писал мне генерал Ян Гамильтон, главнокомандующий Галлипольской экспедицией: «Они работали со своими мулами спокойно под сильным огнем, проявляя при этом еще высшую форму храбрости, выше, чем та, которая нужна солдатам в передовых окопах – потому что там ведь помогает напряженность боевой обстановки». 

ИОСИФ. Приятно слышать, дорогой Зеэв! Когда британскому командованию стало ясно, что Галлипольская десантная операция терпит поражение, оно решило эвакуировать свои войска. Сионский корпус был одним из последних подразделений, покинувших поле сражения. Мы вернулись на кораблях в Александрию, и я обратился к своим бойцам с прощальными словами: «Мы закончили свою работу и можем сказать, что сделали ее хорошо. Примером для нас были  братья Маккавеи! И нам нет причин стыдиться!»

ИЦХАК.  Никаких! 

ЗЕЭВ. Я должен признаться, дорогой Иосиф, что ты оказался прав: «В такой войне любой фронт – фронт за Сион!». Ваши шестьсот пятьдесят солдат потихоньку открыли новую эру в развитии сионистских возможностей. До сих пор трудно было говорить о сионизме даже с дружелюбно настроенными политическими деятелями. О еврейском отряде упомянули все европейские газеты. В течение всей первой половины военного времени ваш отряд оказался единственной манифестацией, напомнившей миру, в особенности английскому военному миру, что сионизм актуален. Что из него еще можно сделать фактор, способный сыграть свою роль даже в грохоте пушек. Для меня же лично, для моей  дальнейшей работы по осуществлению замысла о еврейском легионе Сионский корпус погонщиков мулов сыграл роль ключа, открыл мне двери министерств в Лондоне, Париже и Петербурге. 

ИОСИФ. То-то и обидно, что, несмотря на это, Сионский   корпус весной был распущен, и наша мечта об участии  еврейских солдат в войне на Палестинском фронте оказалась под угрозой. Но меня, дорогой Зеэв, беспокоит еще один вопрос!.

ЗЕЭВ. Какой?

ИОСИФ. Мы, изгнанные насильно турками из Эрец-Исраэль поселенцы, получаем оттуда тревожные  вести о воцарившейся там нищете. Насколько можно, мы стараемся материально помочь  оставшимся там нашим братьям. Но они ничего в состоянии сделать, чтобы бороться с воцарившимся там гнетом политическим, от которого страдают еще больше. И тут, дорогой Зеэв, им нужна от нас другая, более существенная помощь. 

ЗЕЭВ. Меня не меньше волнует эта проблема. Я назвал ее «активизмом» и посвятил ей специальную статью.

ИОСИФ. Что ты имеешь в виду под активизмом?

ЗЕЭВ. (Горячо). Активизм – это именно то, что не хватает сионистскому движению! Его руководство, по сути дела, закрыло глаза на развернутую турками кампанию против поселенческой деятельности, цель которой – уничтожить основы ишува – еврейского заселения Палестины. Необходимо решительное сопротивление! Турки должны узнать силу еврейского оружия!

Я  вновь вернулся к идее создания боевого Еврейского легиона, который мог бы сражаться в составе британской армии за освобождение Палестины от турок!

ИОСИФ. Эйн давар! Именно с этой целью я в эти дни и прибыл в Лондон вместе со  120 воинами бывшего Сионского корпуса, готовыми сражаться с турками в составе будущего Еврейского легиона! Эта идея пришла к нам еще два года назад, но ее тогда не удалось осуществить.

ЗЕЭВ. Вся проблема в том, дорогой Иосиф, что английские законы не позволяют создавать боевые соединения из добровольцев – не граждан Великобритании. Нам предстоит еще хорошо побороться за Еврейский легион!  Пока ты воевал в Галлиполи, я много занимался этим вопросом и посетил несколько стран. К сожалению, пока особенными успехами похвастать не могу. Зато в итальянском городке Бриндизи у меня состоялась важная встреча с сионистом Петром Рутенбергом…

ИОСИФ. Тем самым, который прикончил попа Гапона? 

ЗЕЭВ. Да, тем самым! Мы обсудили с Петром вопрос о создании Еврейского легиона и пришли к трем выводам. Первый: создать контингент – дело вполне возможное, человеческий материал найдется – в Англии, во Франции, в нейтральных странах околачиваются сотни и тысячи еврейской молодежи! Хоть Америка далеко, а все-таки есть и Америка! Второй: лучший партнер для нас, конечно, Англия. Не менее важна Франция: для нее Палестина и Сирия – мечта пяти столетий, если не больше. В Париже в беседе с глазу на глаз председатель Всемирной сионистской организации Хаим Вейцман обещал мне свое содействие. Третий вывод: в Риме я и Рутенберг будем работать вдвоем, а потом он поедет в Америку агитировать американских евреев.

ИОСИФ. Смотри, дорогой Зеэв, как ты развернул свою агитационную деятельность! 

ИЦХАК. У вас, Зеэв, большой талант не только писательский, но и организаторский!

ЗЕЭВ. Спасибо за похвалу, но впереди еще непочатый край работы! Мне нужно добраться до приема у британского военного министра лорда Китченера. Он, правда, отдавал предпочтение Западному фронту, а теперь подверг критике  неудачную десантную операцию в Галлиполи. Его надо убедить, что в нынешней мировой войне не менее важен Восточный фронт и освобождение Палестины  от турок. Я жду, когда в Лондоне сменится премьер-министр, от которого многое зависит в решении нашего вопроса. Им может стать Дэвид Ллойд Джордж, независимый депутат британского парламента. Придется набраться терпения и какое-то время подождать. Кстати, я  набросал текст нашей петиции на имя премьер-министора и хочу зачитать его вам. 

ИОСИФ. А мы с Ицхаком готовы слушать! Читай, дорогой Зеэв!

ЗЕЭВ. (Садится за стол, берет лист бумаги и читает): «Мы опасаемся, что наша нация будет забыта в час подведения итогов и мы апеллируем о предоставлении возможности документировать наши права. Мы стремимся к привилегии того же рода, какая сегодня предоставлена гражданину Уэльса, сражаться за свою страну – в собственных подразделениях, а не рассеянными и безымянными». 

ИОСИФ. Браво, Зеэв! Сразу видно, что сочинял петицию писатель и сионист! Мы, евреи,  должны показать всему миру, что воюем под флагом Щита Давида за право жить в Эрец-Исраэль!  

ИЦХАК. (Хлопает в ладоши). Это то, что надо! 

ЗЕЭВ. Вы не поверите, друзья, но я встречаю серьезное противодействие со стороны не только британских, но и сионистских кругов. Большим ударом для меня стало решение Большого исполкома Всемирной сионистской организации в Копенгагене, принявшего немыслимую резолюцию, предлагавшую сионистам всех стран активно   бороться   против   пропаганды Еврейского легиона. Что ты на это скажешь, дорогой Иосиф?

ИОСИФ. Скажу, что нас, настоящих сионистов, еще много, кто не захочет подчиниться этой антисионистской резолюции! Только сражаясь на Палестинском фронте, мы, евреи, получим Эрец-Исраэль!

 

               Сцена погружается в темноту. Спустя минуту освещается

               обстановка дома Давида Белоцерковского в Тверии. Давид

               сидит за столом и продолжает писать свои воспоминания. 

 

ДАВИД. (Прекращая писать и обращаясь к зрителям). Покинув в конце лета 1915 года из-за легочной болезни Сионский корпус и Александрию, я нелегально отправился на пароходе в Россию, где поселился в Крыму, климат которого больше подходил моему здоровью, чем Петрограда.  Так случилось, что мы не виделись потом с Трумпельдором четыре года. Наша с ним переписка продолжалась, но из-за войны была не так регулярна, как раньше. Я узнавал о  его деятельности в Европе и России из газет и от людей, видевших его. Прибыв в Петроград из Лондона в августе 1917 года, Ося стал свидетелем и участником бурных событий, происходивших в России после падения самодержавия.  А еще через два года, в   1919 году,  мы с  ним  встретились уже здесь - в Симферополе, и тогда он мне рассказал, как складывалась его жизнь в течение четырех лет. Незадолго до приезда в Крым Трумпельдор провел в Петрограде в январе того же года первую  конференцию  своей организации «Ге-Халуц», которая стала  важнейшим событием  его жизни. Когда я увидел Осю в Крыму  после долгой разлуки, то заметил, как он постарел, хотя бодрость и душевная молодость остались теми же, что и раньше. Несмотря на трудности и неудачи, с которыми Трумпельдор сталкивался в своей жизни, он сохранил ту же обаятельность, ту же общительность, то же настроение, ту же веру в правоту задуманного им дела!

 

                              Сцена на время погружается в темноту. 

 

 

СЦЕНА  ДЕВЯТАЯ

 

            1919-ый год. Крым, Симферополь. Небольшая квартира 

              Давида Белоцерковского. Трумпельдор сидит за столом

              и пьет чай с пончиками. Рядом у стола стоит Давид,

              добавляяя ему в тарелку пончики.

 

ДАВИД. Вот тебе, Ося, еще пончики. Кушай на здоровье! Наверняка после длинной дороги из Питера проголодался. 

ИОСИФ. Еще как проголодался, Додик! И дорога длинная, и множество  остановок поезда и опасностей на пути следования! Эйн давар! - – война! Да еще гражданская! А ты садись рядом, - вместе будем глотать пончики.

ДАВИД. С удовольствием, Ося! Составлю тебе кампанию и заодно послушаю твой рассказ. (Наливает себе в чашку чай и ест пончик).  

ИОСИФ.   Я всё еще нахожусь под сильным впечатлением от проходившей  в Петрограде первой конференции движения Ге-халуц. Я выступил на ней с  большим  докладом, в котором изложил цели и задачи нашего Движения.

ДАВИД. Конечно, такая конференция была нужна, но, боюсь, для нее сейчас – в январе 1919 года – было не совсем подходящее время. В самом разгаре гражданская война. Большевики недавно отбили наступление Юденича на Петроград, в Сибири власть захватил адмирал Колчак.   Год назад в Москве совершено покушение на Ленина. Да и в самом Петрограде неспокойно.

ИОСИФ. Все это так, но я считаю, что именно сейчас было самое время для проведения нашей конференции! Еврейская молодежь в России разрознена, рассеяна и  ищет поле деятельности для применения своих сил. Кто-то агитирует, как деятели Бунда, идти на службу к большевикам и записаться в Красную Армию,   кто-то примыкает к Белому движению, а кто-то хочет поселиться в Эрец-Исраэль. Мы должны бороться за эту – сионистски настроенную часть нашей молодежи и готовить ее к совместной  трудовой жизни на  еврейской земле. 

ДАВИД. Ты как всегда, Ося, убедил меня. 

ИОСИФ. Радость общего труда испытал я сам, когда работал на ферме Мигдаль  и в кибуце Дгания. 

ДАВИД. Иначе и быть не может!

ИОСИФ. Когда я был в Лондоне, то обсуждал с Зеэвом Жаботинским не только вопрос о создании Еврейского легиона, но мой план «халуцианства», который занимает сейчас все мое воображение!

ДАВИД. Халуц – значит «первый, авангард». В каком смысле? Рабочие?

ИОСИФ. Нет, это гораздо шире. Об этом я говорил в своем докладе. Конечно, нужны рабочие, но это не то. Нам понадобятся люди, готовые служить «за всё». Всё, чего потребует Палестина, то есть Эрец-Исраэль! Нам нужно создать поколение, у которого бы не было ни интересов, ни привычек. Просто кусок железа. Гибкого, но железа. Металл, из которого можно выковать всё, что только понадобится для национальной машины. Не хватает колеса? Я колесо. Гвоздя, винта, блока? Берите меня. Надо рыть землю? Рою. Надо стрелять, идти в солдаты? Иду? Полиция? Врачи? Юристы? Учителя? Водоносы? Пожалуйста, я за всё! У меня нет лица, нет психологии, нет чувств, нет даже имени: я – чистая идея служения, готов на всё, ни с чем не связан; знаю только один императив: строить!

ДАВИД. Но таких людей нет, Ося!

ИОСИФ. (Громко). Будут! Правда, в то, военное время, на первом месте стоял вопрос о создании Еврейского батальона. После нашей – Зеэва  и моей -петиции на имя премьер-министра Британии Ллойда Джорджа и долгого ожидания министерство обороны в июле 1917 года, наконец, издало приказ «Об учреждении Еврейского легиона», который получил название «38-ой батальон королевских стрелков». Командиром батальона был назначен полковник Паттерсон, который командовал Сионским корпусом погонщиков мулов. А вот  на  свое  прошение о зачислении в легион я получил отказ. Мне, как иностранцу,  британский устав запрещал присваивать офицерский чин в боевых частях. Это меня задело, и тогда я через месяц, в августе 1917 года уехал в Россию.

ДАВИД. Как раз в это время, спустя пять месяцев после февральской революции,  генерал Корнилов поднял мятеж против Временного правительства Керенского, чтобы установить в стране военную диктатуру!

ИОСИФ. Да, это были очень тревожные дни. Я тогда, чтобы спасти революцию и демократию, по призыву большевиков участвовал в агитации солдат корпуса генерала Крымова против приказа генерала Корнилова  идти на Петроград. Пришлось применить оружие.  В итоге корпус не двинулся с места,  мятеж был подавлен, а генерал Крымов покончил с собой. Премьер Керенский стал Верховным главнокомандующим и объявил Россию  республикой. Я отправил другу Жаботинскому открытку, в которой написал: «Вот уже месяц, как я в России, а отряда еще нет. Однако я не теряю надежды. Я думаю, что он создастся и создастся сравнительно скоро. Эти дьявольские беспорядки в Петрограде   3-5 июля, а еще больше последующее отступление на фронте затормозили все дела и в том числе дело нашего легиона».

ДАВИД. Тебе это дело, Ося, тогда казалось реальным?

ИОСИФ. Безусловно! Временное правительство приветствовало создание армий и полков на национальной основе, и я очень надеялся, что мне удастся реализовать свой план формирования из российских евреев 100-тысячной армии. Под моим командованием она могла бы через Кавказский фронт и Месопотамию пробиться в Эрец-Исраэль для войны с Турцией. 

ДАВИД. Это был, Ося, грандиозный  и многообещающий план! Но еще надо было бороться с многочисленными еврейскими погромами в стране!

ИОСИФ. С этой целью в октябре 1917-го года в Киеве под моим председательством прошла конференция представителей евреев-воинов и было принято решение о создании Всеобщей федерации еврейских солдат в России и Всеобщей федерации еврейской самообороны. 

ДАВИД. Это было так необходимо сделать!

ИОСИФ. А в начале ноября того же года  я получил от Жаботинского лондонскую  газету, в которой напечатана Декларация министра иностранных дел Британии  Бальфура, направленная лорду Лионелю Ротшильду. 

ДАВИД. Я видел  ее в российских газетах и и- был очень  обрадован появлением этой  исторической Декларации!

ИОСИФ. Еще бы! Я радовался как ребенок! Был готов петь и танцевать! Ведь в ней содержалось обязательство Британии содействовать созданию в Палестине еврейского государства! Я помню ее текст наизусть: «Правительство его Величества с одобрением рассматривает вопрос о создании в Палестине национального очага для еврейского народа и приложит все усилия для содействия достижению этой цели». О большом значении Декларации Бальфура для еврейской молодежи я говорил на первом конференции движения Ге-Халуц. 

ДАВИД.  Теперь, благодаря Декларации Бальфура, оживилась деятельность нашего движения не только в России, но и в других странах! А большевики, Ося, наше движение Ге-Халуц признали?

ИОСИФ. Скорее, нет. Тем не менее, провести конференцию в Петрограде разрешили. А вот мою идею создания еврейских летучих отрядов для борьбы с погромами большевики одобрили. Записавшихся в эти отряды было больше, чем в Ге-Халуц, отчего я их называл «героями дня». 

ДАВИД. Очень точно, Ося!

ИОСИФ.  Но больше всего, Додик, меня возмущает то, что большевики не разрешили мне создание еврейской армии для похода в Эрец-Исраэль. Вот этого я им  я никогда не прощу! Видимо, побоялись, что против них будут направлены еврейские штыки. Меня даже заключили  в тюрьму, когда я выразил свой решительный протест! Но оттуда мне удалось бежать с помощью моих друзей из эсеров. 

ДАВИД. Вот этого я не знал, Ося. Ты можешь выплыть из любого положения! И все-таки, даже тогда, когда ты занимался военными делами, идея халуцианства никогда не покидала тебя.

ИОСИФ.  Да, Ося, она постоянно бродила и бродит во мне. Ведь в Россию я вернулся не с пустыми руками, а с двумя рукописями. Одна – это «Ге-Халуц, его сущность и ближайшие задачи» и вторая – это «Новый путь». Обе в 1918 году были напечатаны в одной из петроградских типографий. (Вынимает из сумки и кладет на стол перед Давидом две брошюры). Вот они! Дарю их тебе!

ДАВИД. (Беря в руки брошюры  и пролистывая их). Твоим брошюрам, Ося, нет цены! Как они нужны  сейчас!

ИОСИФ. Да, они мне очень дороги! В январе 1918 года в Харькове состоялся Учредительный съезд Ге-Халуца, и одновременно  организация Ге--Халуц была создана в Минске. В разных губерниях России я развернул активную деятельность по созданию трудовых артелей для еврейской молодежи с целью обучения ее сельскому хозяйству. Приходилось договариваться то с белыми, то с красными. Эйн давар! Все обошлось! Пожелавших записаться в Ге-Халуц  в отличие от отрядов самообороны, я называл «героями жизни». После приобретения ими необходимых навыков  в сельском  труде, я отправлял из северной части России на Юг, для дальнейшей их эмиграции в Эрец-Исраэль. 

ДАВИД. Многих из них я принимал здесь, в Симферополе, и помогал им разными путями добираться до Эрец-Исраэль. 

ИОСИФ. А в июле 1918 года в июле я узнал из большевистских газет, что в Екатеринбурге по решению местного Совета были расстреляны Николай Второй и вся царская семья. 

ДАВИД. Да, я читал об этом. Мне его нисколько не жалко. Как можно жалеть Николашку, если он погубил Россию своими войнами?

ИОСИФ. Узнав о расстреле, я тут же вспомнил о торжественном приеме в Царском селе в 1906 году. Мне Николашку также не жалко, так как он ничего не сделал, чтобы предотвратить волну еврейских погромов, прокатившихся в то время по стране. И зачем он ввязал Россию в мировую войну? Поплатился сам и помог своими действиями Ленину после Керенского прийти к власти!

ДАВИД. Слава Богу, что в России больше нет самодержавия! Зато есть,  Ося, Ге-Халуц! Расскажи, как прошел твой доклад на Первом съезде организации?

ИОСИФ. В своем докладе я обозначил три главных принципа Ге-Халуца. Первый: это беспартийная организация ее членов, желающих поселиться в Эрец-Исраэль, чтобы жить там собственным трудом. Второй: организация готовит их к жизни в Эрец-Исраэль, обеспечивает их доставку в страну и помогает в устройстве на новом месте. И третий: это введение военной подготовки для членов движения; создание «военного Ге-Халуца» численностью в десять   тысяч   человек,   который   сменит  Британский гарнизон в Эрец-Исраэль. Конечная цель движения – еврейский национальный суверенитет в Эрец-Исраэль. На Первом съезде меня избрали председателем движения  Ге-Халуц. 

ДАВИД. Поздравляю, Ося! Никто лучше тебя не подходит для роли руководителя нашего движения!

ИОСИФ. Эйн давар, Додик! Я был готов стать его председателем!

ДАВИД. У меня к тебе, Ося, есть деликатный вопрос: продолжается ли у тебя роман с Фирой Розов? 

ИОСИФ. Если правда, продолжается трудно. Во время Галлипольской операции я почти каждый день посылал Фире письма, подробно описывая свою фронтовую жизнь и ход сражений за Дарданеллы. Она посылала мне ответные письма, но не всегда на каждое мое. Когда я вернулся вместе с Сионским корпусом погонщиков мулов после провальной операции Британских войск  в Александрию, то  снова стал встречаться с Фирой. Почувствовав, что она стала близким и родным мне человеком, я сделал Фире предложение, и мы обручились, решив, что сыграем свадьбу после войны. Я поехал в Лондон на встречу с Жаботинским, а она осталась в Александрии. Из Лондона я отправился в Россию, а Фира, когда окончилась война, вернулась в Эрец-Исраэль и  поселилась в Тель-Авиве. С тех пор наши отношения оборвались. Я был настолько поглощен  созданием еврейской самообороны  и организацией движения Ге-Халуц в России, что мне было не до свадьбы. Видимо, сама судьба позаботилась о том, чтобы я не узнал, что такое  семейное счастье. 

ДАВИД. Это очень грустно, Ося.

ИОСИФ.  Эйн давар! Зато я весь в работе – полезной и нужной людям! Ты лучше расскажи, Додик, как тебе живется в Крыму, как себя чувствуешь?

ДАВИД. Со здоровьем не совсем хорошо, болезнь легких дает о себе знать. Но я не сдаюсь, а крымский климат подходит для меня. Знаешь, я чувствую себя немного виноватым перед тобой.

ИОСИФ. Почему, Додик? 

ДАВИД. Потому что из-за болезни  должен был покинуть Сионский корпус погонщиков мулов и уехать из Александрии в Россию. 

ИОСИФ. Я на тебя не в обиде, Додик.  Разве больной человек может участвовать в войне даже в составе транспортной колонны? Тогда было кому воевать и кроме тебя. 

ДАВИД. Признаюсь, Ося, что была еще одна причина, почему я решил выйти из Сионского корпуса.

ИОСИФ. Какая?

ДАВИД. У меня зародились сомнения в успехе Галлипольской десантной операции англичан. Ведь история Сионского корпуса погонщиков мулов – это история сплошной неудачи. Правда, это была честная, благородная неудача, но все-таки – неудача. События развивались медленно, и твоя ошибка заключалась в том, что ты хотел искусственно ускорить их. Твой порыв был реально бесплоден, но это был порыв подлинного рыцаря!

ИОСИФ. (Улыбаясь). Твою критику, Додик, принимаю. И все же считаю, что мы сражались в Галлиполи не зря. Прав был Жаботинский, когда сказал мне в Лондоне, что наш отряд своим участием в Галлипольской операции лично для него сыграл роль ключа для реализации идеи боевого Еврейского легиона! А теперь расскажи о своей работе в Крыму.

ДАВИД. Я уже четыре года живу  в Симферополе, Ося, и как был, так и остался в душе сионистом. Здесь  энергично занимаюсь разносторонней сионистской деятельностью: избран в Городскую думу от еврейской общины, составил общинный устав, создал народный клуб имени Герцля и еврейскую детскую площадку, работаю для еврейской библиотеки и школы. Недавно меня избрали членом сионистского центрального комитета Таврии. Усиленно воплощаю в жизнь твою идею Ге-Халуца.  С этой целью создал в городе Палестинское эмиграционное бюро, которое готовит к отправке в Эрец-Исраэль партий халуцим. Однако эмиграция затрудняется тем, что в Турции после поражения в мировой войне сейчас идет освободительная война против греков.   

ИОСИФ. Молодец, Додик! Всё, что ты делаешь – это хорошо! Программу Ге-Халуца  осуществляешь на деле! А я прибыл в Крым, чтобы  лично заняться этой работой. Крым сейчас находится в руках Добровольческой белой армии генерала Деникина и союзных англо-французских войск, высадившихся с кораблей, стоящих на рейде в Севастополе после победы Антанты. Вокруг ходят слухи о готовившемся большевиками захвате всего Крыма. Мы должны поторопиться с эмиграцией еврейской молодежи в Эрец-Исраэль, пока большевики не перекрыли границу. Я собираюсь создать на территории Крыма новые фермы и трудовые артели,  а на черноморском побережье – учебно-тренировочные лагеря, чтобы ускорить подготовку - хахшару нашей молодежи к работе на земле. Надо использовать все возможные пути легальной и нелегальной эмиграции в Эрец-Исраэль.  Это – лодки через Черное море, это – горы Кавказа, это пароходы в Стамбул по подложным документам. Пусть как можно больше евреев из России переправится в Эрец-Исраэль! Наше движение Ге-Халуц поможем им обосноваться на еврейской земле!

 

         

           Сцена погружается  в темноту. Освещается знакомая

           обстановка комнаты в доме Давида Белоцерковского

           в    Тверии. Давид сидит за столом и продолжает

           писать воспоминания.

 

ДАВИД. (Прекращая писать и обращаясь к зрителям). Трумпельдор поселился у меня в доме в Симферополе и весь предался работе по привлечению в Ге-Халуц новых членов, подготовке и переправке их в Эрец- Исраэль. Как бы он ни был возбужден, стоило войти в его комнату и бросить на него взгляд, как будто прохладный ветерок подует на тебя, освежит и успокоит нервы. Столько несравнимого спокойствия, простого мужества и уверенности чувствовалось во всей его манере обращения, в его словах, в его короткой, скромной, прелестной улыбке.  Ибо это был человек, всех нас покорявший убедительной силой  дела.. Он пробыл в Крыму шесть месяцев и в августе 1919 года отплыл в Стамбул. К тому времени в огромном турецком городе, оккупированном войсками Антанты, стали потихоньку собираться евреи из России, стремившиеся попасть в Эрец-Исраэль. Иосиф три месяца оставался в Стамбуле, организовав  для них  перевалочный пункт. Так возник сионистский лагерь, названный «Месила хадаша» - «Новый путь» и расположенный в 30 км от Стамбула. А вот дальше добираться  до Эрец-Исраэль были проблемы: въезд в страну англичане то закрывали, то открывали. Ося не любил лишнего риска и советовал, чтобы евреи спокойно дожидались легального въезда. Так  большинство из них и сделало. В конце 1919 года Трумпельдор сам эмигрировал в Эрец-Исраэль. Прожив недолгое время в Тель-Авиве, где он встретился с Фирой Розов, Ося был направлен руководством Гистадрута в Верхнюю Галилею, где началось арабское восстание. В связи с обострением обстановки ему, как опытному воину,  было поручено укрепить оборону еврейских поселений на севере страны.   В Тель-Хае Трумпельдор 1 марта 1920 года принял свой последний бой. Кто мог предположить, что там  его настигнет арабская пуля? Наша встреча с Осей в Крыму оказалась последней, так как я приехал в Эрец-Исраэль уже после драмы в Тель-Хае. Его гибель стала для меня настоящей трагедией. Я потерял своего ближайшего и преданного друга, с которым меня 18 лет связывала крепкая мужская дружба. (Вытирает рукой наступившие на глаза слезы).

 

                                     Сцена на время погружается в темноту.

 

СЦЕНА  ДЕСЯТАЯ

 

Год 1920-ый, начало марта. Поселение  Тель-Хай в Верхней Галилее. Крепость с внутренним подворьем, окруженная большой каменной стеной со ступенями, ведущими на второй этаж.  Во двор через ворота входят Трумпельдор с двумя вооруженными поселенцами из Кфар Гилади – Шнеуром Шапошником и Яковом Токером. Их встречают радостным приветствием с винтовками в руках Сара Чижик  и Беньямин Монтер.

 

ИОСИФ. (Войдя во двор крепости).  Я спокойно завтракал в Кфар-Гилади, как  вдруг из Тель-Хая прибыли встревоженные Шнеур и Яков. Они рассказали, что обстановка в районе Тель-Хая резко ухудшилась,  и что мне  надо срочно вернуться сюда. 

САРА. Да, Иосиф, мы ждали вас с минуту на минуту и рады, что вы теперь с нами. 

ИОСИФ. Какая сейчас обстановка?

БЕНЬЯМИН. Очень серьезная. Арабы из бедуинских племен окружили Тель-Хай со всех сторон. Двух наших поселенцев, работавших в поле, убили. Арабов много, – можно сказать,  до двухсот  человек!

ИОСИФ. Ты сам их считал?

БЕНЬЯМИН. Не считал, но на глаз, думаю, не меньше двухсот!

ИОСИФ. Это серьезно!   В нашем отряде, обороняющем Тель-Хай,всего двадцать бойцов, а со всеми поселенцами - 50 человек. Но мы должны не только устоять, но и победить!

САРА. Мы готовы, Иосиф, вместе с вами драться  за Тель-Хай!

ШНЕУР.  Мы настроены решительно, чтобы дать отпор нашим врагам!

ЯКОВ. Не посрамимся и в никоем случае не сдадим Тель-Хай!

ИОСИФ. (Достает из кармана брюк  револьвер). Только так, друзья! И я всегда готов к бою! Пусть в сраженье за Порт-Артур я потерял левую руку, здесь, в Тель-Хае, с револьвером в правой руке, готов биться за нашу землю – Эрец-Исраэль - до конца и, если надо,  умереть за нее! (Засовывает пистолет в карман брюк). 

ШНЕУР. И мы готовы биться с арабами до конца и, если надо, умереть!

ИОСИФ. Слушайте меня!  Военная обстановке в Верхней Галилее такова. После окончания Мировой войны страны-победительницы поделили  Оттоманскую империю, проигравшую войну,  на части. Палестина досталась Великобритании, а Сирия и Ливан - Франции. С этим решением не согласился командующий  арабской армии эмир Фейсал,  который помогал англичанам освобождать от турок Дамаск. Он решил объявить войну Франции и вынудить ее отказаться от Верхней Галилеи, где к тому времени появились еврейские поселения Тель-Хай, Кфар Гилади и Метула. Граница между владениями Англии и Франции еще не была четко обозначена, и британцы, на всякий случай, отвели свои войска из района Верхней Галилеи вглубь Палестины. 

БЕНЬЯМИН. Чтобы этим англичанам неповадно было!

ИОСИФ. Арабы подняли восстание против французов, и наши поселения  остались без защиты. Эмир Фейсал на словах поддерживал  нашу поселенческую деятельность, а на  деле стремился изгнать евреев с их земель. Поэтому, друзья, мы можем рассчитывать только на собственные силы. Военная обстановка   понятна?

ЯКОВ. Еще как  понятна!

БЕНЬЯМИН. Чтобы этому  Фейсалу неповадно было!

САРА. Будем защищать Тель-Хай всеми силами!

ШНЕУР. Тель-Хай был и навсегда останется нашим, еврейским!

ИОСИФ. Именно так, друзья! Спрашиваю: чем нам так дорог Тель-Хай?  Вроде бы маленькое поселение, затерянное в Галилее и не очень приметное в Эрец-Исраэль. Напоминаю: его название переводится как «Холм жизни». Оно нас ко  многому обязывает! Поселение возникло здесь еще в 1905 году на землях, купленных у арабов Ротшильдом. Основали его Михаэль  Папо и еще пять  первопроходцев, которые пробовали выращивать на этой земле хлопок. Спустя два года здесь была построена сельскохозяйственная ферма, которая после окончания мировой  войны и изгнания турок из Эрец-Исраэль превратилась в коммуну Тель-Хай. Она стала воплощением моей мечты о создании трудовых колоний в Эрец-Исраэль! В 1918-году здесь поселились ветераны организации а-Шомер из группы пастухов. А Тель-Хай стал одним из трех форпостов, охраняющих прилегающие еврейские земли. 

САРА. И таким он останется навечно!

ИОСИФ.  Я слышу какой–то шум возле ворот. Шнеур, узнайте, что там происходит. (Бойцам отряда). Без моей команды огонь не открывать!

                       

                Шнеур бежит к воротам и быстро возвращается обратно.

 

Шнеур. (Задыхаясь от бега). Там командир арабского отряда Камаль-Хусейн требует впустить его вместе с двумя телохранителями для переговоров. 

ИОСИФ. Эйн давар! Если для переговоров, то можно. Надо, по возможности, избегать напрасного кровопролития!

              

                  Во двор в сопровождении Шнеура входят с оружием Камаль-

                  Хусейн и два его телохранителя. 

 

ИОСИФ. (Поднимая правую руку для приветствия). Шалом, Камаль- Хусейн! С миром вы к нам пришли или с войной?

КАМАЛЬ-ХУСЕЙН. Кто вы?

ИОСИФ. Командир еврейского отряда Иосиф Трумпельдор.

КАМАЛЬ-ХУСЕЙН. Тогда с миром! Нам с евреями воевать ни к чему. Мы хотим только знать, прячутся ли в Тель-Хае французы. Вот кто наши истинные враги! 

ИОСИФ. Но у нас в крепости нет французов. 

КАМАЛЬ-ХУСЕЙН. Нет? Это хорошо! Но мы хотим сами убедиться в этом!

ИОСИФ. Пожалуйста! Можете убедиться!

КАМАЛЬ-ХУСЕЙН. (Показывает на каменные ступени). Куда ведет эта лестница?

ИОСИФ. Наверх, на чердак. Но и там никого из французов нет. 

КАМАЛЬ-ХУСЕЙН. Мы можем подняться и взглянуть сами?

ИОСИФ. Пожалуйста, поднимайтесь. И я вместе с вами. 

    

     Камаль-Хусейн с двумя телохранителями и Иосифом  

     поднимаются вверх по лестнице. Вдруг со стороны двора

     слышится истошный голос Сары.

 

САРА. (Кричит). Трумпельдор, у меня отбирают пистолет! Помогите!

      

       Трумпельдор быстро сбегает вниз по лестнице и, вытащив 

       из кармана револьвер, наводит  его на   араба, отнявшего

       пистолет у Сары.

 

ИОСИФ. (Кричит). Как ты смеешь, подлец, отбирать пистолет у женщины?! (Стреляет в араба и убивает его). Слушай, отряд, мою команду! Приказываю защищать Тель-Хай! Открыть огонь!

         

           Сцена погружается в темноту. Слышны звуки выстрелов,

           пулеметной очереди и крики воющих сторон во время боя.

           Спустя   некоторое время освещается комната, в которой 

           на кровати лежит Трумпельдор,   тяжело раненый в

           живот. Возле него стоят Шнеур, Яков и Беньямин.

 

ШНЕУР. Как себя чувствуешь, Иосиф?

ИОСИФ. Эйн давар! Вот только кишки вывалились из живота наружу. Пусть кто-нибудь из вас засунет их обратно в живот. 

      

                     Все стоят молча и тяжело вздыхают.

 

ИОСИФ. Эйн давар! Вымойте мне руки, и я покажу вам, как это делается.

               

                  Шнеур, Яков и Беньямин молча помогают Иосифу мыть

                  руки, после чего он сам засовывает кишки в живот.

 

ИОСИФ. Вот видите, как  это просто делается! 

ЯКОВ. Я заметил, дорогой Иосиф, как Камаль-Хусейн стрелял в вас. Я сразу прицелился в него, но, к сожалению,  промахнулся. 

ИОСИФ. В этот раз, друзья, мне не повезло! Пуля Камаль-Хусейна оказалась моя. Но вы отомстите за меня! 

БЕНЬЯМИН. Отомстим! Но вы, дорогой Иосиф,  еще долго будете жить! Только не думайте о смерти!

ИОСИФ. Эйн давар! Я и не думаю о смерти. Я думаю о бое, чтобы наш отряд сражался стойко и одержал победу. Самое главное в бою – ничего не бояться, и тогда пуля пролетит мимо вас! Идите, друзья оборонять Тель-Хай, а со мной останется Шнеур.                 

                          Сцена на время погружается в темноту. Звуки боя 

                          постепенно стихают.  Вечер    того же дня. Дорога

                          из Тель-Хая в Кфар Гилади. Освещаются носилки, на

                          которых лежит Трумпельдор. Рядом стоят английский 

                          врач Джон и несколько бойцов отряда. 

 

ИОСИФ. (Тихо, сквозь боль Джону). Кто ты?

ДЖОН. (Наклоняясь над Иосифом). Я – английский врач Джон. Прибыл из Кфар Гилади, чтобы помочь вам. 

ИОСИФ. Разве вы в силах помочь мне?

ДЖОН. Не знаю. Постараюсь, как смогу!

ИОСИФ. А почему я не вижу Якова, Шнеура, Беньямина и Сару?

ОДИН ИЗ БОЙЦОВ. Они все погибли в бою за Тель-Хай. 

ИОСИФ. Очень жаль. Такие молодые. Им бы еще жить и жить! А Тель-Хай удалось отстоять?

ОДИН ИЗ БОЙЦОВ. Удалось, хотя арабы и превосходили нас  числом. Прежде, чем уйти, они спалили Тель-Хай. Погибло семь бойцов, но арабы заплатили за них высокую цену. Пришлось всех  поселенцев и раненых  эвакуировать в Кфар Гилади. 

ИОСИФ. А где мы сейчас? 

ДЖОН. Как раз на дороге из Тель-Хая в Кфар Гилади. 

ИОСИФ. (Очень тихо). Вот бы успеть добраться, пока живой…  Эйн давар… Тов ламут беад  Арцену…

ДЖОН. Он что-то сказал на иврите.

ОДИН ИЗ  БОЙЦОВ. Он сказал: «Ничего страшного. Хорошо умереть за нашу страну», и при этом странно улыбнулся.

ДЖОН. (Наклоняясь над Трумпельдором). Кажется, больше  не дышит… Всё. Умер. (Закрывает умершему глаза). 

                Джон и несколько бойцов, тихо рыдая, продолжают

               стоять возле тела умершего Трумпельдора, отдавая 

               ему последнюю  воинскую честь.

                                             

 

Э   П   И   Л   О   Г

 

       Год 1921-ый.  Начало марта, 11-го Адара.  Кладбище в Кфар Гилади,

       где похоронены восемь бойцов из отряда самообороны, погибших

       в бою за Тель-Хай 1  марта 1920 года. У могилы Иосифа Трумпельдора

       стоят Зеэв Жаботинский, Давид Белоцерковский  и Фира-Эстер Розов.

 

ЗЕЭВ. Здесь, у могилы Иосифа Трумпельдора, в день годовщины его гибели сегодня, 1 марта 1921 года, собрались мы – самые близкие и верные его друзья – Давид и Фира, чтобы почтить память замечательного сына еврейского народа. Через неделю после его гибели я организовал в Иерусалиме траурный митинг, посвященный памяти Иосифа, и напечатал в газете «Хроники Иерусалима» свою статью о Тель-Хае. Если евреи остро переживали боль утраты, то арабы радовались его гибели и воспользовались смертью Трумпельдора, чтобы спустя месяц устроить в старом городе Иерусалима еврейский погром. За участие в отряде самообороны с оружием в руках англичане арестовали меня и моих товарищей, заключили  нас в тюрьму и осудили на 15 лет каторжных работ. После протестов у нас и в разных странах против несправедливого судебного приговора новый суд изменил его на год тюрьмы,  и меня отправили отбывать наказание в Акрскую крепость. Я уже не надеялся,  что смогу посетить могилу Иосифа в день годовщины его смерти, как вдруг в июле 1920 года Верховный комиссар Палестины Герберт Самюэль объявил мне и моим товарищам амнистию. 

ДАВИД. Как хорошо, что Герберт Самюэль вовремя освободил вас, иначе, Зеэв, Вы бы не смогли  сегодня приехать на кладбище в Кфар Гилади. 

ЗЕЭВ. Позвольте мне, дорогие Фира и  Давид,  сказать надгробное слово над могилой нашего погибшего друга.  От его товарищей по Тель-Хаю я слышал, что последние слова Иосифа перед смертью были «Эйн давар – ничего. Хорошо умереть за нашу страну». Всякий, кто знал его, мог представить тихую улыбку, пробежавшую  по его устам, когда он произносил эти слова.  Он не был склонен произносить высокие фразы. Присущие ему основательность и глубокая серьезность находили свое выражение в делах, а не в формулировках. А когда он был вынужден высказаться, он смущался и прикрывал свои речи покровом и присказкой, характерной для всех скромных людей: «Ничего». В этом слове были заложены и глубокая идея, и возвышенный смысл, и всеобъемлющая философия. Решающим фактором является воля, случайности же  - не что иное, как вздор. Из горького всегда можно получить сладкое, если только живы воля и желание. Одно слово, а в нем и успокоение, и мировоззрение, и планы. Таков был путь Трумпельдора – героя духа среди героев силы. Таков будет и наш путь. Благословенны будьте росой и дождями, горы Верхней Галилеи, Тель-Хай и Кфар Гилади, Хамра и Метула. Ничего, нашими вы были, нашими будете! 

ФИРА. Я часто, Зеэв, слышала от него это слово во время моих встреч с Осей, но только сейчас, после Вашего надгробного слова, мне раскрылся его глубокий смысл. 

ДАВИД. Я согласен с Вами, Зеэв, что его любимое словечко «ничего» во многом характеризует Трумпельдора как человека, воина и сельского труженика.  Я считаю, что Ося не был солдатом по призванию. Душевно он был далек от него. Свою огромную силу воли, свою железную энергию он отдавал не для ратного дела. Он звал к труду, к знанию, к культуре и верил, что умственный и физический труд равноценны. И мысль эту он положил в основу созданной им трудовой организации Ге-Халуц. На всем, что бы он ни делал, лежал отпечаток одной и той же мысли: только мирным трудом мы сможем возродить нашу старую родину. Самая смерть его на границах Палестины имеет символическое значение: пусть дипломаты и воины устанавливают какие угодно границы для нашей страны. Действительные границы ее там, где покоятся наши герои. Трумпельдор умер мужественно, скромно, красиво, чтобы смертью своей указать другим новый путь. Путь возрождения, путь жизни, путь строительства. 

ЗЕЭВ.  Это, Давид, вы хорошо сказали. Верно: он создал Ге-Халуц, и это сверкающий  камень в его короне. Однако в памяти массы нашего народа Трумпельдор, главным образом, останется как солдат. Слово «Герой Тель-Хая» им знакомо, и многие знают только три слова: Трумпельдор, легион, Тель-Хай. 

ДАВИД. Да, это так, дорогой Зеэв. Иосиф навсегда останется героем Тель-Хая!

ЗЕЭВ. Смысл и содержание смерти Трумпельдора состоит в том же, в чем состоит учение о ханукальном торжестве. Чудо хануки состоит собственно в героическом действии Хасмонеев и их воинов. Трумпельдор – еврейский солдат,  Тель-Хай – еврейская крепость. Это примеры и поучения для молодого поколения. И кадиш в день годовщины его смерти звучит так: «Доколе мы будем помнить имя твое – твой пример будет велик для нас и мы будем идти твоим путем». Дорогая Фира, примите от меня самое глубокое соболезнование в связи с гибелью Иосифа - Вашего жениха. (Жмет руку Фире). 

ДАВИД. Я также выражаю вам, дорогая Фира,  свое глубокое соболезнование и разделяю Ваше огромное горе. (Жмет руку Фире). Поверьте, дорогая Фира, нам сейчас не менее тяжело, чем вам. Ведь Ося был моим  самым близким другом. Я заканчиваю писать воспоминания о нем, чтобы как можно больше людей знало о его героической и необыкновенной жизни. Он жил не для себя, он жил для других, ради людей. И вы должны гордиться тем, что вас любил Иосиф Трумпельдор – герой духа, богатырь еврейского народа. 

ФИРА. (Вытирая на глазах слезы). Спасибо. Я, конечно, горжусь этим. Но без Иосифа мне так тяжело. (Опять плачет). 

ЗЕЭВ. Мы сделаем всё, дорогая Фира, чтобы сохранить память о Трумпельдоре. Бойцы из его отряда основали на горе Гильбоа кибуц, который назвали в честь него Тель-Йосеф. А сейчас я лелею идею  на основе халуцианских коммун Трумпельдора создать в память о нем всемирное молодежное движение «Брит или Союз Иосифа Трумпельдора», сокращенно, «Бейтар». Целью Бейтара станет сформировать тип еврея, который необходим народу, чтобы как можно быстрее и лучше решить задачу построения еврейского государства. То есть то, чему  посвятил свою жизнь Иосиф Трумпельдор. 

ДАВИД. Я полностью поддерживаю вашу идею,  Зеэв.

ФИРА. Это прекрасная идея, которая увековечит память об Иосифе. Я за нее вам очень благодарна, дорогой Зеэв. 

ЗЕЭВ. Мы также возведем здесь, на кладбище памятник в честь Трумпельдора и семерых погибших бойцов из его отряда. Я вижу этот памятник в виде льва, рычащего на всех, кто захочет посягнуть на землю Эрец-Исраэль. И еще я мечтаю  о том, что в Верхней Галилее появится город, названный в честь восьми героев, павших в бою за Тель-Хай.

ФИРА. 

За несколько месяцев до его гибели, когда он вернулся  из Крыма в Эрец-Исраэль, мы  после четырехлетней разлуки вновь встретились в Тель-Авиве. Ося говорил,  что наша свадьба не за горами, но прежде он должен выполнить задание руководства ишува укрепить в Верхней Галилее еврейскую самооборону. А о том, что случилось потом, известно…. (Вынимает из кармана платок и вновь начинает плакать). Простите. Я до сих пор  не могу смириться с мыслью, что Оси больше нет. Я навсегда останусь соломенной вдовой и больше никого не смогу полюбить. 

ЗЕЭВ. Будьте мужественны, дорогая Фира. Отец Трумпельдора Вульф был   одним из тех безымянных богатырей духа, которые сквозь строй «кантона» и 25-летней казармы пронесли своего Бога не посрамленным. И его сын Иосиф принял эту великую наследственность от отца!

ФИРА. (Вытирая платком глаза). Да, это так. Ося часто мне  рассказывал о своем отце и говорил, что хотел бы во всем походить на него!

ЗЕЭВ. Величие Трумпельдора состоит не в том, что арабы убили его, а в том, что он защищал еврейский ишув с оружием в руках и уложил целый ряд убийц до того, как они убили его. Это и только это, есть смысл культа Тель-Хай в массе молодежи. 

ФИРА.  (Обращаясь к могиле Трумпельдора). Я хочу прочитать ваш кадиш, дорогой Зеэв.  «Доколе мы будем помнить имя твое – твой пример будет велик для нас, и мы будем идти твоим путем».

 

                             Наступает минута молчания.

 

ЗЕЭВ. А теперь я предлагаю в память об Иосифе спеть гимн «А-ТИКВА». Спустя месяц после гибели Трумпельдора 26 апреля прошлого, 1920 года,  Лига Наций в Сан-Ремо признала Декларацию Бальфура и вручила Британии мандат на управление Палестиной. Английские власти, испугавшись арабского антисионистского движения, наложили строгий запрет на исполнение «А-ТИКВЫ»  в Эрец-Исраэль, но мы его споем.

          

Зеэв, Давид и Фира  поют у могилы Иосифа Трумпельдора 

гимн  «А-ТИКВА»  Нафтали Имбера.

 

З    А    Н    А    В    Е    С

     2022