Информация о материале

Автор: Администрация

Опубликовано: 18 августа 2010

Информация о материале

Автор: Администрация

Опубликовано: 18 августа 2010

В современном массовом сознании политическая карта мира выглядит как совокупность более или менее суверенных государств, где экономически развитые страны суверенны в большей, а экономически неразвитые – в меньшей степени. Между тем, как отмечает Юнацкевич Петр Иванович, действительная картина весьма далека от предполагаемой. На самом деле “государство” – это всего лишь одна из многочисленных форм организации в ряду других аналогичных форм: от кратковременной “толпы”, создаваемой по определённым технологиям в тех или иных политико-тактических целях, до транснациональных корпораций (ТНК), с разнообразными промежуточными формами (“союз садоводов России”, “общество кришнаитов”, “международное движение зелёных” и т.п.). И если в предыдущие века образцы эффективности по части управления обществами задавали “государства” (что и фиксируют штампы массового сознания), то современный политический пейзаж характеризуется уже иной расстановкой сил.

Главными “героями” в новой расстановке сил являются транснациональные корпорации (ТНК) – самые мощные из всех существующих ныне организаций. Таковыми они стали благодаря использованию тех методов управления, которые исторически зарекомендовали себя как наиболее эффективные. Вот почему деятельность сегодняшних ТНК немыслима без опоры на идеологическое обеспечение, без приоритета общего над частным, без достаточно жёсткого управления, без коллективного обсуждения проблем и без персональной ответственности за принимаемые по ним решения.

Именно потому, что ТНК стали самыми эффективными (с управленческой точки зрения) организациями, они всё более успешно начинают диктовать свою волю остальным организациям – национальным и многонациональным государствам. Всеми возможными средствами влияния ТНК, в буквальном смысле слова, предписывают государствам запрет на те формы идеологического обеспечения управления, благодаря которым сами окрепли. Налицо, таким образом, своего рода недобросовестная конкуренция. Вот почему в законодательной базе всё большего числа государств исчезает право на господствующую идеологию, на жёсткое управление, на действенный контроль за частным бизнесом. И вот почему средства массовой информации сплошь и рядом проводят политику разрушения охранительных устоев общества, исполняя антисистемный, антисоциальный и антигосударственный заказ ТНК.

В число государств, контролируемых ТНК, входит и современная Россия с её по форме государственными, а по сути принципиально отличными от государственных управленческими структурами (это тоже одно из ноу-хау ТНК). Не удивительно поэтому, что в  управленческой мысли правительства РФ наблюдается иногда смешение понятий. Например: бывший советник президента России А.Илларионов, критикуя антигосударственную политику РАО ЕЭС за подготовку поставок электроэнергии в КНДР и за одновременное обещание сократить их для Москвы, говорит в связи с этим об РФ как о недееспособном “корпоративном государстве” («Неосторожные мысли Андрея Илларионова» // «Ваш тайный советник», №5, 2006). Но ведь государство РФ и РАО ЕЭС – это совершенно разные организации: РАО ЕЭС лишь формально является государственной компанией, а по сути оно давно уже имеет все признаки ТНК.

На самом деле дееспособным государством Россия стала бы как раз лишь в том случае, если бы нашла в себе волю и силы стать настоящим “корпоративным государством”, т.е. если бы она смогла вернуть себе все те эффективные методы управления, право на которые монополизировали ТНК. Серьёзный анализ послеперестроечных событий в России и за рубежом это подтверждает. «Во многих странах переход к рыночной экономике привёл не к взрывному росту производства, как это было обещано, а к падению доходов по сравнению с допереходным периодом. Сегодня провал шоковой терапии является общепризнанным: страны, избравшие постепенный переход, сделавшие упор на создание институциональной инфраструктуры, включающей правовую систему решения проблем корпоративного управления, в общем и целом добились лучших результатов» (Джозеф Ю. Стиглиц. Человеческое лицо глобализации // Политический журнал, №7, 2004). «Не только в России, но и в других странах свободное движение капитала затрудняет меры по перераспределению благ, меры, призванные сделать распределение более “честным”, равномерным, таким, которое поддержало бы институты демократии. Опасения, что в условиях свободного движения капитала Уолл-стрит приобретает неправомерно большое значение на выборах в других странах, ясно подтвердились в Бразилии. Китайский опыт свидетельствует о том, что страна может внедрить контроль за движением капитала и при этом привлекать большие объёмы прямых иностранных инвестиций. И Китай, и Малайзия показали, что подобное вмешательство государства может быть организовано без коррупции и значительных отрицательных побочных эффектов» (там же; выделено нами).

Наше государство исторически складывалось как сверхкорпорация. Сегодня оно утратило признаки корпоративного устройства. Тем острее стоит перед ним задача их восстановления в современных условиях глобализационного процесса. Ясно, что восстановление эффективного управления и повышение его профессионального уровня, а, следовательно, обуздание таких всемирно-универсальных явлений, как, с одной стороны, коррупция, а с другой терроризм – возможны только корпоративными методами.

Но ведь главное в корпорации любого уровня – это идеология. Любая организация начинается с фиксации какого-то очень важного для неё смысла, интереса, идеи. И чем организация больше – тем значительнее руководящие ею смыслы, интересы, идеи: от коллективного обогащения до мирового господства. И здесь возникает вопрос об издержках: за чей счёт? Или за счёт чего? – Отношение к издержкам и определяет в конечном счёте “лицо” организации – её идеологию. Предельно же обобщённых, максимально широких идеологий, доведённых до статуса “высших общечеловеческих ценностей” –  в мире только две: идеология обогащения любой ценой и идеология совести, нравственности.

В ТНК, изначально возникших как инструменты господства над миром посредством финансов, принята на вооружение идеология первого типа. А в государствах, с их традиционной ориентированностью также и на решение социальных проблем, никогда до конца не исчезала, да и в принципе не может окончательно исчезнуть, идеология второго типа. Этим во многом объясняются иногда явные, а ещё чаще неявные противоречия между государствами и ТНК на идеологической почве.

Данные идеологические противоречия имеют не только политическое, но и историософское измерение. По сути, перед нами – говоря языком религиозной традиции – классическая борьба добра со злом, где в роли “добра” и “зла” выступают, с одной стороны, идеология нравственности, а с другой – идеология обогащения любой ценой. И в этой связи нужно хотя бы в самых общих чертах определиться с понятиями “добра” и “зла”, вокруг которых наросли целые завалы философских и околофилософских спекуляций.

Расхожее представление о “добре” и “зле” исходит из идеи относительности этих понятий, а материалистическая философия эту идею “онаучивает”, утверждая, что в концептах “добра” и “зла” присутствуют конвенционально-условные, релятивные по своей природе признаки. Иную же точку зрения даёт античная традиция, восходящая к древнейшим формам сознания и унаследованная позднейшим христианством. Согласно ей, “зло” в его отношении к “добру” понимается как отчуждённость от прежнего всеединства (неоплатоническая парадигма), как отсутствие полноты свойственных нам благ, как недостаток добра (Дионисий Ареопагит), как “зажмуренность” в сравнении с открытым взглядом на мир (православное решение проблемы). То есть, общим знаменателем  второй точки зрения может считаться взгляд на “добро”  как на целостное представление о мире, а на “зло” – как на “урезанное”.

Нам вторая точка зрения на “добро” и “зло” представляется гораздо более фундаментальной и глубокой, нежели первая, уже только потому, что она изначально включает в себя и полностью объясняет материалистическую точку зрения, “урезанную” по сравнению со второй за счёт объявления духовной сферы бытия “небазовой”, “надстроечной”, “вторичной”. С позиций второй точки зрения идеология обогащения любой ценой, действительно, выглядит чем-то инфантильным, недоразвитым – не учитывающим общественного интереса в целом. А взятая на вооружение идеологами обогащения любой ценой концепция “относительности добра и зла” выглядит не более чем попыткой теоретически оправдать свой инфантильный эгоизм.

В свете сказанного в СНГ по умолчанию вот уже двадцать лет господствует “зло” – идеология обогащения любой ценой. Плоды этой идеологии – у всех перед глазами. Поэтому СНГ стоит сегодня перед решающим выбором: или вообще закончить свой исторический путь самостоятельных государств, или, избавившись от исторического беспамятства, воспользоваться уникальностью той ситуации, в которую СНГ попал вследствие полного разрушения в ней (под негласным руководством ТНК) социального государства. Во втором случае СНГ вполне может показать всем другим странам (обречённым в перспективе на то же самое, что случилось с ней), путь смены парадигмы с материальных приоритетов на духовные.

Имеется в виду проект «Глобальная нравственность» (Юнацкевич Петр Иванович, Чигирев Виктор Анатольевич, 2008-2010 гг.), или проект создания всемирного (глобального) открытого общества, состоящего из нравственных граждан (ГЛОН – GLON), предусматривающий настоящее, а не декларативное, углубление демократии во всём мире посредством использования новейших информационных технологий, способных противодействовать насилию и террору, осуществлять нелетальные ротации в элитах, связанных с организацией террора и наркобизнеса.

Информация о материале

Автор: Администрация

Опубликовано: 18 августа 2010

Как отмечают мои коллеги из России Юнацкевич Петр Иванович и Чигирев Виктор Анатольевич,  терроризм – это во многом следствие мировоззренческого конфликта между “цивилизованными” странами, ориентированными только на “право”, и “традициональными”, сохраняющими также и ориентацию на “правду” (на “истину, окрашенную нравственным началом). Но ведь и сам этот мировоззренческий конфликт является всего лишь видимым выражением двух принципиально различных пониманий  “личности”, “человеческого Я”. В так называемом “цивилизованном” мире в культ возведено “Я, сознательно отмежёвывающееся от не-Я” (знаменитый западный “индивидуализм”), а в “традициональном” отчасти ещё сохраняет свои позиции “Я, вполне сознательно считающее себя частью не-Я”.

Но если по-разному понимается природа “Я”, то, значит, по-разному понимаются “права и свободы личности”. А, значит, по-разному понимается “долг по защите этих прав и свобод от терроризма”. А, значит, по-разному понимается природа самого “терроризма”.

Вот здесь-то и раскрывается смысл парадокса “цивилизованного терроризма в маске антитерроризма”: с точки зрения первого “Я” второе, действительно, должно выглядеть не более чем питательной средой для “тоталитаризма”, “терроризма”, “диктатуры” и прочих смертных грехов, заслуживающих возмездия и искоренения. А с точки зрения второго “Я” первое с такой же неизбежностью должно выглядеть источником лицемерия, двойных стандартов и агрессии.

Так перед нами в полный рост встаёт проблема выбора, причём очень не простого, – поскольку “Я, отделяющее себя от не-Я”, уже давно и устойчиво позиционирует себя в современной культуре как единственно возможное, единственно мыслимое “Я”, а “Я, считающее себя частью не-Я”, столь же давно и устойчиво лишается права считаться “идентификатором личности” (см., например, многочисленные культурологические труды либерального направления, сводящие проблему становления “личностного начала” к проблеме становления индивидуалистического сознания). Мало того: выбор оказывается уже почти предопределён, потому что первое “Я” давно уже ассоциируется современным массовым сознанием со “свободой”, а второе “Я” – с “несвободой”. В чём, разумеется, есть логика: ведь свобода от общественных обязанностей и ответственности, действительно, даёт намного больше простора для личностного самовыражения, нежели её отсутствие.

Совершенно очевидно, что мы имеем здесь дело с “соблазном”, с “искушением” в самом что ни на есть традиционном смысле слова: ведь именно на почве “Я, отделяющего себя от не-Я”, происходит разрушение всех структурирующих общество связей, как и наоборот, именно и только на почве “Я, не отделяющего себя от не-Я”, возможны и само общество, и его безопасность.  Примеры с экстремальными ситуациями это подтверждают. Например, в США – стране изначального культа индивидуализма – такие катастрофы, как суточное отключение света в Нью-Йорке или наводнение в Нью-Орлеане, сопровождались беспрецедентными актами массового мародёрства, непредставимого по своим масштабам в странах традициональной культуры.

Соблазн, о котором идёт речь, возникает от неразличения того, какая конкретная доля помех на пути к “свободе” производна от злоупотреблений власти, какая – от несовершенства человеческой натуры, а какая – от сущности самóй культуры (которая, по одному из её современных научных определений, есть нечто прямо противоположное “свободе”, а именно: есть “система ограничений, налагаемых на вседозволенность”, т.е. – и есть сама “власть”). При неумении различать все эти тонкости, действительно, очень легко соблазниться только тем, что лежит на поверхности, а именно: злоупотреблениями политической власти. – А тогда и возникает искушение уничтожить “власть несвободы” путём свержения “деспотии” (“тирании”, “самодержавия”, “тоталитаризма”, “диктатуры” и т.п.) и установления “свободного” политического строя. Заканчивается же уступка искушению всегда одним и тем же: эскалацией “вооружённой борьбы”, “политических переворотов”, “восстаний” и “революций”, лишь усугубляющих общественное неустройство.

В традициональных обществах прошлого очень хорошо осознавалась природа соблазна свободы, – почему там и предусматривалась возможность периодического “сбрасывания” общественных напряжений в форме освящённых обычаем праздников, допускавших на короткое время ту или иную форму и степень “асоциальности” (в частности, в форме карнавалов; см., например: Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М. 1965). Как и наоборот: позднейшие, избыточно зарегулированные “на дисциплину” общества всегда неминуемо разваливались (СССР).

Нам остаётся учесть исторический опыт, и в первую очередь – исторический опыт отечественной культуры взгляда на свободу. К нашему счастью, такой опыт имеется, хотя и совсем не там, где его по инерции ищут.

Дело в том, что наиболее адекватные оценки понятию “свободы” выносились в России не философами, а поэтами – начиная, конечно же, с А.С.Пушкина. И хотя ранний поэт ещё  называет себя «пустынным сеятелем свободы», но уже к двадцати шести годам он осознаёт, что “свобода вообще” – это «призрак ложный», «слово, звук пустой»; что подлинную ценность представляет не эта, кружащая молодые головы абстракция, а только лишь свобода выбора собственной ответственной позиции («гордись и радуйся, поэт: Ты не поник главой послушной Перед позором наших дней…» – из стихотворения на память Андрея Шенье). Соответственно, и понятие “политической свободы” лишается уже в глазах Пушкина своего прежнего обаяния, потому что вне его остаются как бы все тончайшие внутренние состояния человека, питаемые духом бескорыстия, надежды и  совестливости. Гораздо ближе теперь Пушкину взгляд на общественную жизнь как на нечто прямо противоположное вседозволенности; гораздо важнее в его глазах сознание того, что истинно-человеческого бытия не бывает без тягот бытия, потому что не бывает прав без обязанностей, свобод без ограничений. А это уже – принципиально новое качество мысли: то, что раньше казалось “рабством”, “ущемлением прав и свобод личности”, теперь начинает выглядеть как “бремя культуры”, скинуть которое можно только лишь вместе с культурой.

Поразительно (в сравнении с нынешней ситуацией), что перелом во взглядах А.С.Пушкина на “свободу” пришёлся на его очень молодой возраст – на начало 20-х гг. XIX века. А чтобы правильно понимать суть этого перелома, нужно вспомнить, что ещё в 1823 году, т.е. задолго до событий на Сенатской площади, А.С.Пушкин писал в частном письме по поводу одного из своих “антисамодержавных” стихотворений: «Это мой последний либеральный бред; я закаялся».

Что конкретно он имел в виду, объясняют записки графа Струтынского, сохранившего воспоминания А.С.Пушкина о своём разговоре с Николаем I в Чудовом монастыре. Цитируем этот источник (спорный в глазах некоторых пушкинистов, но чрезвычайно интересный в его сравнении с другими, менее спорными, источниками.

«Молодость – это горячка, безумие, напасть», – говорит Пушкин графу. «Её побуждения обычно бывают благородны, в нравственном смысле даже возвышенны, но чаще всего ведут к великой глупости, а то и к большой вине. Вы, вероятно, знаете, потому что об этом много писано и говорено, что я считался либералом, революционером, конспиратором, – словом, одним из самых упорных  врагов монархизма и в особенности самодержавия. Таков я и был в действительности. История Греции и Рима создала в моём сознании величественный образ республиканской формы правления, украшенный ореолом великих мудрецов, философов, законодателей, героев; я был убеждён, что эта форма правления – наилучшая. Философия XVIII века, ставившая себе единственной целью свободу человеческой личности и к этой цели стремившаяся всею силою отрицания прежних социальных и политических законов, всею силою издевательства над тем, что одобрялось из века в век и почиталось из поколения в поколение, – эта философия энциклопедистов, принесшая миру так много хорошего, но несравненно больше дурного, немало повредила и мне. Крайние теории абсолютной свободы, не признающей над собою ничего ни на земле, ни на небе; индивидуализм, не считавшийся с устоями, традициями, обычаями, с семьёй, народом и государством; отрицание всякой веры в загробную жизнь души, всяких религиозных обрядов и догматов – всё это наполнило мою голову каким-то сияющим и соблазнительным хаосом снов, миражей, идеалов, среди которых мой разум терялся и порождал во мне глупые намерения. Мне казалось, что подчинение закону есть унижение, всякая власть – насилие, каждый монарх – угнетатель, тиран своей страны, и что не только можно, но и похвально покушаться на него словом и делом. Неудивительно, что под влиянием такого заблуждения я поступал неразумно и писал вызывающе, с юношеской бравадой, навлекающей опасность и кару. Я не помнил себя от радости, когда мне запретили въезд в обе столицы и окружили меня строгим полицейским надзором. Я воображал, что вырос до размеров великого человека и до чёртиков напугал правительство. Я воображал, что сравнялся с мужами Плутарха и заслужил посмертного прославления в Пантеоне!

…Но всему своя пора и свой срок. Время изменило лихорадочный бред молодости. Всё ребяческое слетело прочь... Я понял, что абсолютная свобода, не ограниченная никаким божеским законом, никакими общественными устоями, та свобода, о которой мечтают и краснобайствуют молокососы или сумасшедшие, невозможна, а если бы была возможна, то была бы гибельна как для личности, так и для общества; что без законной власти, блюдущей общую жизнь народа, не было бы ни родины, ни государства, ни его политической мощи, ни исторической славы, ни развития; что в такой стране как Россия, где разнородность государственных элементов, огромность пространства и темнота народной (да и дворянской) массы требуют мощного направляющего воздействия, – в такой стране власть должна быть объединяющей, гармонизирующей, воспитывающей и долго ещё должна оставаться диктатуриальной или самодержавной,…» (Б.Башилов. «Пушкин и масонство»).

Конечным итогом этого духовного взросления Пушкина можно считать его изумительную строчку о «безумстве гибельной свободы…»

Близок А.С.Пушкину и Ф.И.Тютчев, с точки зрения которого одержимые идеей “свободы” декабристы были «жертвы мысли безрассудной». В 1848 году в записке Императору Николаю I о положении Европы после Февральской революции он коснулся проблемы связи “свободы” и революционных потрясений. Его наблюдения особенно интересны тем, что соотносят “свободу” и “революцию” с “правом”.

«Человеческое “я”, – пишет Тютчев, – желая зависеть лишь от самого себя, не признавая и не принимая другого закона, кроме собственного изволения, словом, человеческое “я”, заменяя собою Бога, конечно, не составляет ещё чего-либо нового среди людей; но таковым сделалось самовластие человеческого “я”, возведённое в политическое и общественное право и стремящееся, в силу этого права, овладеть обществом. Вот это-то новое явление и получило в 1789 году название Французской революции». И далее, переходя уже к событиям современности: «Февральский взрыв тем уже оказал миру великую услугу, что ниспроверг ходульные подмостки заблуждений, скрывавших действительность… Кто, например, не сознаёт ныне, какое смешное притязание выражалось в той премудрости нашего века, которая наивно вообразила себе, что ей удалось подавить Революцию конституционными заклинаниями, обуздать её страшную энергию посредством формулы законности? После всего того, что произошло, кто может ещё сомневаться, что с той минуты, когда революционное начало проникло в общественную кровь, все эти уступки, все эти примиряющие формулы суть не что иное, как наркотические средства, которые могут, пожалуй, на время усыпить больного, но не в состоянии воспрепятствовать дальнейшему развитию самой болезни» (Тютчев Ф.И. «Россия и революция»).

А вот гениальные строки Тютчева о самой “болезни”:

«Ужасный сон отяготел над нами,

Ужасный, безобразный сон:

В крови до пят, мы бъёмся с мертвецами,

Воскресшими для новых похорон.

Осьмой уж месяц длятся эти битвы,

Геройский пыл, предательство и ложь,

Притон разбойничий в дому молитвы,

В одной руке распятие и нож.

И целый мир, как опьянённый ложью,

Все виды зла, все ухищренья зла!...

Нет, никогда так дерзко правду божью

Людская кривда к бою не звала!...

И этот клич сочувствия слепого,

Всемирный клич к неистовой борьбе,

Разврат умов и искаженье слова –

Всё поднялось и всё грозит тебе,

О край родной! – такого ополченья

Мир не видал с первоначальных дней…

Велико, знать, о Русь, твоё значенье!

Мужайся, стой, крепись и одолей!»

Не устояла и не одолела… Спустя ещё несколько десятилетий, пытаясь осмыслить последствия захлестнувшего Россию разгула революционного террора и гражданской войны, Сергей Есенин напишет:

«Хлестнула дерзко за предел

Нас отравившая свобода».

На фоне таких беспощадно-трезвых поэтических прозрений точка зрения известного философа Н.А.Бердяева на “свободу” как на “безоснóвную основу бытия” может показаться даже безответственно-инфантильной. И уж подавно есть что-то несомненно-провокаторское в той безудержной романтизации “свободы”, которая давно стала чем-то вроде штампа современного массового сознания. Хотя для всех очевидно, что каждый очередной исторический всплеск этой “свободы” сопровождается всё новыми потоками крови, всё новыми актами насилия и уголовного беспредела. Во всяком случае, никак нельзя признать случайным тот факт, что трагические и позорные для России 90-е годы начались именно с трижды провозглашённого Бурбулисом в 1991 г лозунга “свободы”.

На эмоциональном уровне противостоять этому лозунгу очень трудно, – он, действительно, задевает какие-то глубинные струны души, особенно молодой, не умеющей различать в словах  их внешнюю (“значения”) и внутреннюю (“смыслы”) стороны. Но учиться различать такие вещи надо, – хотя бы для того, чтобы не быть игрушкой в руках “кукловодов”. То есть, нужно учиться понимать, что “не всё то золото, что блестит”.

Можно ли, к примеру, назвать “свободой” возможность безграничного удовлетворения собственных хотений? – Да, если очень хочется. Но при этом не следует забывать и о том, что видимая лёгкость, с которой происходит подчинение соблазну именно такой “свободы” – это та самая обманчивая “лёгкость”, с которой подопытная крыса с вживлённым в её “центр удовольствия” электродом, забыв о еде и об инстинкте размножения, безотрывно нажимает носом на соединённую с электродом кнопку, – до тех пор, пока не сваливается замертво от истощения.

Это – классический пример “свободы вообще”. Но – не “свободы личности”, потому что здесь нет “личности”, а есть “потребитель удовольствий”, каковым может быть и животное. Между тем именно такая зоологическая свобода и является идеалом в глазах “Я, считающего себя ничем не связанным с не-Я”. Именно такая свобода оборачивается отказом от нравственного поведения, от моральных обязательств, от ответственности и обязательств перед людьми. И именно ею порождаются абсолютно все проявления асоциальных форм “самовыражения”, включая наиболее опасную их форму – агрессивный экстремизм.

Изначальная предрасположенность человека (“социального животного”) к такой зоологической форме свободы и необходимость замещения её деструктивных проявлений конструктивными, как уже было сказано выше, хорошо осознавалась в традициональных обществах прошлого (как осознаётся и в некоторых современных западных политтехнологиях). Но известно и то, что зоологическая свобода – это ещё далеко не вся мыслимая свобода, что есть и другая, человеческая свобода – свобода для мирного труда на собственное благо, на благо близких и общества, свобода творческого поиска, свобода самореализации на общественно-значимых путях, свобода радости созидания, свобода борьбы за справедливость, свобода нравственного выбора.

Эта человеческая свобода, вопреки клевете на неё, вовсе не обязывает растворять собственное “Я” в чужих, – она лишь напоминает, что всё, составляющее природу нашего “Я”, производно от тех “Я”, на основе которых оно выросло и которые в себя впитало (а это – бесчисленные “Я” предков, родителей, современников). Соответственно, эта свобода вовсе не требует всегда и везде  подчинять своё “Я” чужим. Наоборот, она вполне допускает подчинение чужих “Я” своему, но не как подчинение грубой физической силе, а как подчинение авторитету ума и совести, как подчинение свободе выбора в пользу осознанной необходимости придерживаться духовно-нравственных ценностей.

Человечеству – сообществу “социальных животных” – никуда не уйти от осознания необходимости синтеза зоологической и человеческой свобод (разумеется, при условии их чёткого различения, а также при условии замещения деструктивных проявлений зоологической свободы её конструктивными проявлениями). Истекшее столетие доказало это всей своей тупиковой практикой противостояния “свободного” и “несвободного” миров, где “свободный” мир потому лишь таковым и воспринимался, что обеспечивал выход потребности в зоологической свободе, а “несвободный” потому лишь и проиграл “свободному”, что вообще игнорировал эту потребность. Результат известен: человеческая свобода, свобода нравственного выбора, скомпрометирована сегодня как “несвобода”, а зоологическая свобода выдаёт себя за единственно-возможную, единственно-мыслимую свободу.

Стоит ли после этого удивляться, что именно в ХХ столетии, с его безудержной политической демагогией на тему “свободы-несвободы”, необычайно активизировался и глобальный (международный) терроризм?

Если не обуздаем политическую демагогию, если не дополним господствующее ныне зоологическое понимание свободы её человеческим пониманием, если не найдём какие-то приемлемые для всех формы взаимодействия обеих свобод – то не сумеем покончить и с эскалацией терроризма.

Информация о материале

Автор: Администрация

Опубликовано: 18 августа 2010

Общий смысл термина “терроризм” можно определить посредством установления системы признаков, характеризующих в своей совокупности специфику явления. К данным признакам относятся: совершение или угроза совершения общеопасных деяний, направленность их на устрашение населения или какой-то его части, оказание влияния на принятие социально-экономического решения государством, международной организацией, физическим, юридическим лицом или группой лиц. По своей сути терроризм есть проявление политической борьбы с использованием уголовно-противоправных действий. Он является формой “локальных войн” между политическими группировками за передел собственности и ресурсов. Террор носит тотальный, массовый и непрерывный характер, выступая таким образом универсальным орудием передела материально-финансового, социального и силового ресурса.

Терроризм – это совершение насилия в отношении намеченной группы людей с целью оказать опосредованное давление на лицо, принимающее решение социально-экономического и политического характера по переделу материально-финансового, социального и силового ресурса. Терроризм предполагает совершение лицом, принимающим решения социально-экономического и политического характера, уступок, выгодных организаторам теракта.

Терроризму свойственен общеопасный характер насильственных действий, могущих повлечь неопределённо большое число невинных жертв и иные тяжкие последствия. Устрашающее воздействие осуществляется на индивидуальном и групповом уровнях. Адресанты воздействия подвергаются опосредованному давлению со стороны населения, ставшего жертвой теракта. Насилие имеет локальное применение и адресовано неподконтрольным органам власти на инвестиционно привлекательной территории. Действия террористов носят публичный характер и детально освещаются СМИ, что усиливает эффект совершения преступления террористической направленности.

Степень угрозы терроризма увеличивается вследствие того, что в руках современных организаторов и исполнителей террористических акций оказываются новейшие технологии в области идеологического, информационного, психического, финансового, радиационного, биологического, химического и т.п. оружия массового поражения, самые современные виды транспорта и связи, средств технического проникновения и слежения, административный (властный) и правовой ресурсы давления, – что делает терроризм проблемой не только общенационального, но и глобального характера.

Главный источник терроризма – это вызванная переделом собственности и материальных ресурсов коррупция, принимающая форму общественных противоречий политического, социального, экономического, структурно-организационного характера.

Доктрина “пропаганды действием” по переделу материально-финансовых, социальных и силовых ресурсов, оправдывающая применение насилия для достижения политических и экономических целей, основана на “сверхвласти денег” (см. Приложение). Этим обстоятельством стимулируется создание двойной морали в государственных органах власти и обществе, морально разлагаются разные слои населения и подготавливается почва для террористической деятельности. Особо опасным является тот факт, что само государство используется как средство передела “материи” и подавления здоровой социальной активности общественных сил различными путями и способами, начиная от административных санкций и кончая уголовно-криминальными преследованиями неугодных лиц.

Субъектами террора выступают религиозно-уголовно-политические структуры, пытающиеся своим образом действий создать подконтрольные им официальные органы власти на территории совершения террористических актов.

К факторам поддержания и стимулирования терроризма относятся:

- многопартийность и многоконфессиональность, в условиях которой отдельные политические партии и конфессии ведут борьбу с использованием открытой конфронтации;

- существование “подполья”, в котором оказались некоторые политические партии, движения и секты, признаваемые неконституционными и внеконфессиональными;

- наличие националистических и религиозных движений, в программах которых имеют место экстремистские антиконституционные положения, предусматривающие насильственную борьбу с “некоренным населением”, с “неверными”, противодействие власти во имя достижения политических и религиозных целей, а также идеологическая обработка социальных сил, которые могут потенциально принять участие в такой борьбе;

- активизация деятельности зарубежных эмигрантских центров экстремистского, националистического и религиозно-фанатического толка на территории России и ближнего зарубежья, что выражается, в частности, в появлении эмиссаров, в том числе специалистов по проведению массовых акций протеста антиправительственной направленности.

Пути борьбы с терроризмом:

1.Преодоление внутриведомственной и вневедомственной разобщенности органов государственной власти, в основе которой лежит скрытая от общественности негласная борьба за передел материально-финансового, силового и социального ресурса.

2.Укрепление взаимодействия органов государственной власти на основе системы непрерывного нравственного воспитания руководителей всех уровней власти, на основе массовой общественно-научной экспертизы решений в области управления собственностью и ресурсами страны.

3.Преодоление межконфессиональных противоречий, создание совместных органов духовного управления, широкий диалог со светскими идеологами, объединение на нравственной и созидательной основе представителей всех религий.

4. В основе действий исполнителей и организаторов террористических актов лежит возможность получения материальной и личной выгоды. Эта возможность санкционирована агрессивной идеологией «набивания собственных карманов любой ценой», захватившей руководителей разных уровней власти. Материальная выгода, «монетарное» мышление выступают основой террористических действий. Ликвидация же этой основы происходит путем углубления демократии за счет организации дискурса руководителей и массовых научно-общественных экспертных советов по всем государственным программам и процедурам их исполнения. Научно-экспертной общественной среде предоставляется право выражения публичного недоверия должностным лицам, что в обязательном порядке должно быть освещено в средствах массовой информации как факт «потери лица» государственного служащего, компрометирующего саму государственную власть.

5. Контроль нелегальных рынков оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ осуществляется специальными службами, кадры которых прошли специальную подготовку и имеют высокие морально-психологические качества, нравственно зрелы и не обременены монетарным мышлением. Они налаживают и поддерживают оперативный контакт с лицами, имеющими в собственности (пользовании, владении, распоряжении) новейшие технологии в области идеологического, информационного, психического, финансового, радиационного, биологического и химического и т.д. оружия массового поражения, самые современные виды транспорта, связи, средств технического проникновения и слежения, административный (властный) и правовой ресурсы давления.   Кроме того, деятельность данных лиц является объектом внимания массовых научно-общественных экспертных советов. Таким образом общество укрепляет свою безопасность, участвуя в массовой экспертизе деятельности лиц, облечённых властью. Идентификация безнравственных лиц и вывод их из власти осуществляется на основе публичного решения значимой части населения того административно-территориального образования, в котором намечена ротация управленческих кадров. Аналогичным образом и закрепление во власти авторитетных нравственно-зрелых лиц осуществляется на основе публичного решения значимой части населения, которое сопровождается также наделением собственностью, публично признанной обществом через экспертные процедуры легитимной, – что исключает дальнейшую борьбу за ее передел.

6. Основные идеи обеспечения террористической деятельности: идея «всё только для своего кармана», идея «приоритета сверхвласти денег над судебной, законодательной и исполнительной властью» – нейтрализуются за счет запуска в общественное сознание наднациональной, надпартийной, надконфессиональной идеологии нравственности, основанной на применении фундаментального нравственного закона человечества: ненасесение ущерба себе, ближним, природе, гармония материальных и духовных устремлений и действий, баланс прав и обязанностей. Сочетание непрерывного трудового и нравственного воспитания детей с таким же воспитанием взрослых  обеспечивает поддержку новой идеологии, ликвидирует идейную почву подготовки кадров для террористической деятельности.

7. В постиндустриальном обществе ключевую роль играет образование. Это один из важнейших факторов роста общественного самосознания и укрепления демократии. Однако во многих регионах по-прежнему остро стоит проблема доступности даже начального образования. Это настоящее гуманитарное бедствие. Ведь массовая неграмотность – это питательная среда для идеологов межцивилизационного раскола, пропаганды ксенофобии, национального и религиозного экстремизма. В конечном счете – для международной террористической деятельности.

Важно сформулировать более широкий и системный подход к образованию во всех регионах страны. В частности, понятие «образование», по-видимому, должно включать в себя не только “информирование” и привитие различных профессиональных навыков, но и систему непрерывного нравственного воспитания.

В условиях растущей мобильности населения нашей страны и устойчивого увеличения миграционных процессов особое значение имеет проблема «вхождения» в инокультурную среду. Очевидно, что именно и только нравственное воспитание как основа образования способно обеспечить взаимную социальную адаптацию различных культурных, этнических и конфессиональных групп.

Многие регионы страны испытывают серьезные трудности с внедрением передовых методов образования и информационных технологий. Необходимо более продуктивно задействовать в сфере образования самые современные ресурсы, включая Интернет. Самый актуальный ресурс, который необходимо задействовать в сфере образования – это не «Интернет вообще», но лишь та его часть, которая сформирует нравственные образцы жизни человека и общества.

8. Осуществление стратегического инвестирования в функциональное восстановление государственных учреждений социально-культурной сферы (наука, образование, культура, здравоохранение, спорт) создает возможность для сохранения государственных функций нравственного, правового, патриотического,  гражданского, культурного воспитания граждан. Восстановленные государственные учреждения социально-культурной сферы явятся материальной базой борьбы с терроризмом в современных условиях.

9. Организационные структуры, создаваемые для борьбы с терроризмом, носят надведомственный общественно-государственный характер и подчиняются Президенту  Российской Федерации. Состав лиц, допущенных к организации общественно-государственных структур, утверждается Президентом Российской Федерации. Деятельность данных структур носит открытый характер, направленный на углубление демократии и создание прозрачности  решений в вопросах собственности и ресурсов.