Новости

Информация о материале: Автор: Администрация; Опубликовано: 18 августа 2010

Общий смысл термина “терроризм” можно определить посредством установления системы признаков, характеризующих в своей совокупности специфику явления. К данным признакам относятся: совершение или угроза совершения общеопасных деяний, направленность их на устрашение населения или какой-то его части, оказание влияния на принятие социально-экономического решения государством, международной организацией, физическим, юридическим лицом или группой лиц. По своей сути терроризм есть проявление политической борьбы с использованием уголовно-противоправных действий. Он является формой “локальных войн” между политическими группировками за передел собственности и ресурсов. Террор носит тотальный, массовый и непрерывный характер, выступая таким образом универсальным орудием передела материально-финансового, социального и силового ресурса.

Терроризм – это совершение насилия в отношении намеченной группы людей с целью оказать опосредованное давление на лицо, принимающее решение социально-экономического и политического характера по переделу материально-финансового, социального и силового ресурса. Терроризм предполагает совершение лицом, принимающим решения социально-экономического и политического характера, уступок, выгодных организаторам теракта.

Терроризму свойственен общеопасный характер насильственных действий, могущих повлечь неопределённо большое число невинных жертв и иные тяжкие последствия. Устрашающее воздействие осуществляется на индивидуальном и групповом уровнях. Адресанты воздействия подвергаются опосредованному давлению со стороны населения, ставшего жертвой теракта. Насилие имеет локальное применение и адресовано неподконтрольным органам власти на инвестиционно привлекательной территории. Действия террористов носят публичный характер и детально освещаются СМИ, что усиливает эффект совершения преступления террористической направленности.

Степень угрозы терроризма увеличивается вследствие того, что в руках современных организаторов и исполнителей террористических акций оказываются новейшие технологии в области идеологического, информационного, психического, финансового, радиационного, биологического, химического и т.п. оружия массового поражения, самые современные виды транспорта и связи, средств технического проникновения и слежения, административный (властный) и правовой ресурсы давления, – что делает терроризм проблемой не только общенационального, но и глобального характера.

Главный источник терроризма – это вызванная переделом собственности и материальных ресурсов коррупция, принимающая форму общественных противоречий политического, социального, экономического, структурно-организационного характера.

Доктрина “пропаганды действием” по переделу материально-финансовых, социальных и силовых ресурсов, оправдывающая применение насилия для достижения политических и экономических целей, основана на “сверхвласти денег” (см. Приложение). Этим обстоятельством стимулируется создание двойной морали в государственных органах власти и обществе, морально разлагаются разные слои населения и подготавливается почва для террористической деятельности. Особо опасным является тот факт, что само государство используется как средство передела “материи” и подавления здоровой социальной активности общественных сил различными путями и способами, начиная от административных санкций и кончая уголовно-криминальными преследованиями неугодных лиц.

Субъектами террора выступают религиозно-уголовно-политические структуры, пытающиеся своим образом действий создать подконтрольные им официальные органы власти на территории совершения террористических актов.

К факторам поддержания и стимулирования терроризма относятся:

- многопартийность и многоконфессиональность, в условиях которой отдельные политические партии и конфессии ведут борьбу с использованием открытой конфронтации;

- существование “подполья”, в котором оказались некоторые политические партии, движения и секты, признаваемые неконституционными и внеконфессиональными;

- наличие националистических и религиозных движений, в программах которых имеют место экстремистские антиконституционные положения, предусматривающие насильственную борьбу с “некоренным населением”, с “неверными”, противодействие власти во имя достижения политических и религиозных целей, а также идеологическая обработка социальных сил, которые могут потенциально принять участие в такой борьбе;

- активизация деятельности зарубежных эмигрантских центров экстремистского, националистического и религиозно-фанатического толка на территории России и ближнего зарубежья, что выражается, в частности, в появлении эмиссаров, в том числе специалистов по проведению массовых акций протеста антиправительственной направленности.

Пути борьбы с терроризмом:

1.Преодоление внутриведомственной и вневедомственной разобщенности органов государственной власти, в основе которой лежит скрытая от общественности негласная борьба за передел материально-финансового, силового и социального ресурса.

2.Укрепление взаимодействия органов государственной власти на основе системы непрерывного нравственного воспитания руководителей всех уровней власти, на основе массовой общественно-научной экспертизы решений в области управления собственностью и ресурсами страны.

3.Преодоление межконфессиональных противоречий, создание совместных органов духовного управления, широкий диалог со светскими идеологами, объединение на нравственной и созидательной основе представителей всех религий.

4. В основе действий исполнителей и организаторов террористических актов лежит возможность получения материальной и личной выгоды. Эта возможность санкционирована агрессивной идеологией «набивания собственных карманов любой ценой», захватившей руководителей разных уровней власти. Материальная выгода, «монетарное» мышление выступают основой террористических действий. Ликвидация же этой основы происходит путем углубления демократии за счет организации дискурса руководителей и массовых научно-общественных экспертных советов по всем государственным программам и процедурам их исполнения. Научно-экспертной общественной среде предоставляется право выражения публичного недоверия должностным лицам, что в обязательном порядке должно быть освещено в средствах массовой информации как факт «потери лица» государственного служащего, компрометирующего саму государственную власть.

5. Контроль нелегальных рынков оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ осуществляется специальными службами, кадры которых прошли специальную подготовку и имеют высокие морально-психологические качества, нравственно зрелы и не обременены монетарным мышлением. Они налаживают и поддерживают оперативный контакт с лицами, имеющими в собственности (пользовании, владении, распоряжении) новейшие технологии в области идеологического, информационного, психического, финансового, радиационного, биологического и химического и т.д. оружия массового поражения, самые современные виды транспорта, связи, средств технического проникновения и слежения, административный (властный) и правовой ресурсы давления. Кроме того, деятельность данных лиц является объектом внимания массовых научно-общественных экспертных советов. Таким образом общество укрепляет свою безопасность, участвуя в массовой экспертизе деятельности лиц, облечённых властью. Идентификация безнравственных лиц и вывод их из власти осуществляется на основе публичного решения значимой части населения того административно-территориального образования, в котором намечена ротация управленческих кадров. Аналогичным образом и закрепление во власти авторитетных нравственно-зрелых лиц осуществляется на основе публичного решения значимой части населения, которое сопровождается также наделением собственностью, публично признанной обществом через экспертные процедуры легитимной, – что исключает дальнейшую борьбу за ее передел.

6. Основные идеи обеспечения террористической деятельности: идея «всё только для своего кармана», идея «приоритета сверхвласти денег над судебной, законодательной и исполнительной властью» – нейтрализуются за счет запуска в общественное сознание наднациональной, надпартийной, надконфессиональной идеологии нравственности, основанной на применении фундаментального нравственного закона человечества: ненасесение ущерба себе, ближним, природе, гармония материальных и духовных устремлений и действий, баланс прав и обязанностей. Сочетание непрерывного трудового и нравственного воспитания детей с таким же воспитанием взрослых обеспечивает поддержку новой идеологии, ликвидирует идейную почву подготовки кадров для террористической деятельности.

7. В постиндустриальном обществе ключевую роль играет образование. Это один из важнейших факторов роста общественного самосознания и укрепления демократии. Однако во многих регионах по-прежнему остро стоит проблема доступности даже начального образования. Это настоящее гуманитарное бедствие. Ведь массовая неграмотность – это питательная среда для идеологов межцивилизационного раскола, пропаганды ксенофобии, национального и религиозного экстремизма. В конечном счете – для международной террористической деятельности.

Важно сформулировать более широкий и системный подход к образованию во всех регионах страны. В частности, понятие «образование», по-видимому, должно включать в себя не только “информирование” и привитие различных профессиональных навыков, но и систему непрерывного нравственного воспитания.

В условиях растущей мобильности населения нашей страны и устойчивого увеличения миграционных процессов особое значение имеет проблема «вхождения» в инокультурную среду. Очевидно, что именно и только нравственное воспитание как основа образования способно обеспечить взаимную социальную адаптацию различных культурных, этнических и конфессиональных групп.

Многие регионы страны испытывают серьезные трудности с внедрением передовых методов образования и информационных технологий. Необходимо более продуктивно задействовать в сфере образования самые современные ресурсы, включая Интернет. Самый актуальный ресурс, который необходимо задействовать в сфере образования – это не «Интернет вообще», но лишь та его часть, которая сформирует нравственные образцы жизни человека и общества.

8. Осуществление стратегического инвестирования в функциональное восстановление государственных учреждений социально-культурной сферы (наука, образование, культура, здравоохранение, спорт) создает возможность для сохранения государственных функций нравственного, правового, патриотического, гражданского, культурного воспитания граждан. Восстановленные государственные учреждения социально-культурной сферы явятся материальной базой борьбы с терроризмом в современных условиях.

9. Организационные структуры, создаваемые для борьбы с терроризмом, носят надведомственный общественно-государственный характер и подчиняются Президенту Российской Федерации. Состав лиц, допущенных к организации общественно-государственных структур, утверждается Президентом Российской Федерации. Деятельность данных структур носит открытый характер, направленный на углубление демократии и создание прозрачности решений в вопросах собственности и ресурсов.

Информация о материале: Автор: Администрация; Опубликовано: 18 августа 2010

Стародубцев Сергей Алексеевич, старший научный сотрудник Института образования взрослых Петровской академии наук и искусств, выступил на I Международной конференции по антитеррористическому образованию взрослых на тему "Терроризм как практическое претворение в жизнь безнравственных теорий"

Очень важно раз и навсегда усвоить, что за чисто политическими и юридическими объяснениями сущности международного терроризма скрываются на самом деле самые актуальные, самые больные вопросы нашего сегодняшнего духовного бытия: нашего культурно-образовательного уровня, нашего морально-нравственного состояния, нашей способности адекватно воспринимать элементарные (казалось бы) понятия. А поскольку качество всех таких “вещей” находится в прямой зависимости от господствующих в обществе ментальных установок (идеологем, концепций, учений и теорий), то о них-то, а, вернее, об их способности стимулировать болезни духа, вплоть до агрессивного экстремизма, и нужно сказать несколько слов.

Теоретизирование в отрыве от нравственной проблематики – это в своих истоках исключительно западноевропейское явление, факт истории культуры, берущий начало в традициях европейского Предпросвещения и Просвещения. Разумеется, данное утверждение ни в коем случае не следует воспринимать в духе вульгарного “антизападничества”. Нам гораздо ближе точка зрения на Запад как на трагическую цивилизацию: «Запад ставит на себе и, к нашему горю, на других, в том числе на нас, “эксперименты злом” и доходит в этом до края» (С.Кара-Мурза, С.Телегин. «Неполадки в русском доме». М. 2004). Речь идёт только лишь о том, что хорошо осознаётся и внутри самóй западной культуры, а именно: о том, что «…современная Западная цивилизация проявила не только свою светлую, но и тёмную сторону, и в наше время эта тёмная сторона темнее самого тёмного пятна на страницах западной истории средних веков или даже эпохи религиозных войн» (А.Тойнби. «Цивилизация перед судом истории». М. 2003).

Как можно судить по контексту цитаты, Тойнби имеет в виду именно свершившийся на западноевропейской почве разрыв между рассудочным и этическим началами человеческого мышления.

Действительно, более ранние, “предпросвещенческие” конфликты хотя и имели своей основой всё ту же банальную борьбу за деньги и власть, но всё же старались при этом хоть как-то оправдать себя аргументами и мотивациями религиозного характера. Новое время решительно отказалось от этих последних сдерживающих человеческую агрессию скреп.

Во-первых, Юнацкевич Петр Иванович отмечает, что иной стала сама религиозность, в первую очередь протестантская, с её точкой зрения на богатство как на признак “богоизбранности”, а на бедность – как на признак “богооставленности”. Только лишь в контексте подобной точки зрения и могла состояться та, сделавшая Запад могущественным, эпоха колониальных захватов, последствия которой для большей части народов планеты “аукаются” до сих пор.

Во-вторых, как отмечает Чигирев Виктор Анатольевич, сама европейская наука возникла как выражение довольно-таки бездушного менталитета. «Поднявшийся ветер научных открытий сдул шелуху традиционной религии…, но порывы его были так сильны, что он сдул вместе с шелухой и зерно» традиционных ценностей (Тойнби). А вся мировая философия науки, от Ф.Бэкона до И.Пригожина, приняла и продолжает это принимать как должное (см. высказывание последнего: «Миром, перед которым не благоговеешь, управлять гораздо легче» – Пригожин И. «Философия нестабильности» // Вопросы философии. 1991.№ 6).

Порогом, за которым подобного рода умонастроения стали необратимыми, явилось в истории европейской науки создание дарвиновской теории эволюции. Уже наиболее проницательные современники Ч.Дарвина оценили эту теорию как умозрительную философскую конструкцию, удовлетворившую определённым тенденциозным запросам своего времени. А что это были за “запросы”, показал сам оглушительный успех теории, узаконивший именем науки все те формы “прогрессивного” человеческого поведения, которые уже не считали себя связанными оглядкой на совесть, на нравственность, на справедливость и вообще на “идеалы”, – для них достаточно стало опоры на безрелигиозное знание, на формальное право и вообще на “интересы”.

То есть, успех дарвинизма был обусловлен тем, что он, послужив естественнонаучной основой для материалистического взгляда на мир, тем самым легитимировал этот взгляд как научный, а, значит, легитимировал и главное в этом взгляде – выведенность духовно-нравственных ценностей за рамки политико-экономического “базиса”.

Всё остальное – это уже бесконечные вариации на тему «что хочу, то и ворочу». Здесь и философия Гоббса, сводящаяся к идее “человек человеку волк”. Здесь и теория “общественного договора”, из которой равно следуют и право государства-“Левиафана” на насилие, и право общества на революционное разрушение “Левиафана”. Здесь и подготовленный “просветителями” якобинский террор Великой французской революции. Здесь и “бесы” Ф.М.Достоевского.

Здесь и скрыто подразумеваемый расизм социал-дарвинизма, включающий такую его форму, как евроцентризм. Здесь и самая экстремистская модификация теоретического материализма – марксизм, и его практическое воплощение в жизнь – ленинско-троцкистский террор комиссаров. Здесь и “новый порядок” гитлеровского фашизма, и тот “новый мировой порядок”, «который США и англосаксы в целом строили и оформляли целое столетие, сняв маску в марте 1999 года» (Нарочницкая Н.А. Россия и русские в мировой истории. М. 2003).

Здесь и санкционированная новейшими экономическими теориями политика правительства РФ – политика геноцида русского народа. Здесь и научно обоснованная всемирная диктатура свободного рынка, и грамотно с юридической точки зрения организованный террор либеральных СМИ, и маскирующийся под защиту исламизма “мусульманский протестантизм” ваххабитов.

Как заметил один современный политик: вслед за “химерой совести” неизбежно выкидывается за ненадобностью и “химера закона”. Уточним: выкидывается на строго “теоретических” основаниях, – чем и порождается в конечном счёте самый опасный, информационно-идеологический терроризм.

Информация о материале: Автор: Администрация; Опубликовано: 18 августа 2010

Тедеев Александр Христофорович, старший научный сотрудник Института образования взрослых Петровской академии наук и искусств, выступил на I Международной конференции по антитеррористическому образованию взрослых на тему "Террористический лохотрон".

В основе любых разновидностей “лохотрона” лежит одна и та же универсальная технологическая схема, суть которой заключается в умении манипуляторов переключать внимание игроков с объектов и процессов, представляющих действительный интерес, на объекты и процессы отвлекающего характера. Схема эта, как показывает практика, вполне приложима и к политическим играм. Мы видим, в частности, как внимание политических игроков усиленно отвлекается на “международный терроризм”, под которым предлагается понимать любое противоправное использование насилия для достижения определённых политических или социальных целей (Чигирев Виктор Анатольевич, 2009).

Почему данное определение международного терроризма представляется нам “лохотронным”?

Общественной жизни, начисто лишённой насилия, не бывает уже потому, что

эгоистические устремления отдельных индивидуумов или их сообществ приходится сплошь и рядом подчинять общественному интересу. В этом смысле можно говорить о “правовом использовании насилия”, где “право” выступает в роли инструмента наведения общественного порядка. Но в наведении общественного порядка, устраивающего всех, “право” тоже не всесильно, поскольку является не более чем “юридически санкционированной силой”, – что означает: кто сильнее, тот и устанавливает выгодные для себя “правила игры”. Не удивительно поэтому, что “международный правовой порядок” оказывается сплошь и рядом несправедливым, а, значит, вызывающим ответную реакцию на него в форме социальных, национальных и прочих протестных движений. В этом смысле можно говорить о “противоправном использовании насилия в целях восстановления общественного порядка”. При этом обе формы насилия, и “правовая”, и “противоправная”, своим органическим взаимодействием и образуют смыслообразующий стержень того явления, которое принято называть “общественно-историческим развитием”.

Естественно, что если это взаимодействие заменить “монополией” на какую-либо одну из двух указанных форм насилия, то это будет означать, что система сдержек и противовесов нарушена и мир обречён на бесконтрольное, ничем уже не сдерживаемое насилие со стороны “монополизатора”. Что, в свою очередь, вызовет стихийную, непросчитываемую и потому вдвойне опасную ответную реакцию “обиженной” стороны.

Сегодня сильнее всех в мире та сторона, которая называется “золотым миллиардом” и которая, действительно, отличается необычайно высоким уровнем своего материального благосостояния. Благосостояние достигнуто за счёт неэквивалентного товарного обмена со странами всего остального мира, что вызывает недовольство этих стран, принимающее не всегда правовую форму. Однако благодаря своей экономической и военной мощи первая сторона установила выгодные для себя “правила игры в права и свободы”, включив в эти правила и необходимость их защиты от недовольных (от голодных и бесправных).

Монополизировав таким образом право на насилие, она предпринимает всевозможные меры для того, чтобы закрепить его за собой в глазах

Как отмечает Юнацкевич Петр Иванович, нравственность, если она искренняя – это абсолютно беспроигрышный козырь в той политической игре, где ставкой является поддержка общественности, симпатия миллионов людей. И это та единственная общепризнаваемая ценность, которую можно противопоставить лицемерной (в силу её сознательной односторонности) идеологии прав и свобод личности на самых высоких уровнях международного сотрудничества.

Информация о материале: Автор: Администрация; Опубликовано: 18 августа 2010

Алиев Афлатун Агакерим оглы, директор Центра историко-культурного просвещения СНГ при Институте образования взрослых Петровской академии наук и искусств выступил на I Международной конференции по антитеррористическому образованию взрослых на тему "Терроризм как порождение "правовой культуры".

На первый взгляд характеристика терроризма как явления, производного от “правовой культуры”, может показаться нелепой: ведь “правовая культура” в современном массовом сознании ассоциируется с “общественным порядком”, а терроризм – с чем-то прямо противоположным порядку. Поэтому заявленная характеристика терроризма нуждается, конечно же, в своём обосновании через предварительное разъяснение понятий “права” и “правовой культуры”.

Из “права” сегодня сделан культ; очень много говорится и пишется о нашем “правовом бескультурье”, о том, что мы никогда не жили в настоящем “правовом обществе” и никогда не обладали развитым “правовым самосознанием”. С этим надо согласиться: действительно, в тех формах, в которых “правовое общество” и “правовое самосознание” существуют на Западе, нам ни то ни другое до сих пор не знакомо. И это было бы очень плохо, даже трагично, – если бы общественные отношения и в самом деле регулировались одним лишь “правом”. Но, к счастью, в общественных отношениях существует и такая их сторона, которая “правом” принципиально не регулируется.

Выявить эту сторону легко: достаточно сравнить мышление поклонников “чисто правовой культуры” с мышлением детей. Ребёнок, например, способен очень быстро усвоить ту истину, что каким бы сверзхзаконным правом на свою игрушку он ни обладал, но если мальчик, с которым он “водится”, сильнее его да к тому же ещё и “плохой” (т.е. если он не воспитан в идеалах совести, справедливости и нравственности), то он эту игрушку всё равно отнимет. Поклонники же “чисто правовой культуры” начали перестройку с того, что решили обойтись без идеалов (помнится, в конце восьмидесятых громко заявила о себе в качестве перестроечного манифеста статья “Идеалы или интересы?”, где утверждалась ценность для общества одних лишь отрегулированных на основе права “интересов”). А когда у подавляющего большинства таких праволюбов отняли любимую игрушку – идеал социальной справедливости, они с видом оскорблённой невинности стали жаловаться: «Мы же не этого хотели, мы думали, что всё будет совсем по другому!» (в таком духе выступал по телевидению один известный петербургский кинорежиссёр). И это вовсе не случайная промашка поклонников “чисто правовой культуры”, а естественное следствие их идеологической ориентированности “только на право”. Идеалы же совести, справедливости и нравственности для них – не более чем досадная помеха на пути построения в России “цивилизованного правового общества”.

Между тем для традиционно русского образа мышления всегда типично было как раз полнейшее отсутствие иллюзий относительно “чистого права”. Если заглянуть в древнерусские летописи, то можно увидеть, что слово, переводимое сегодня как “право”, раньше звучало как “власть” или “воля”. Такое понимание “права” гораздо ближе к сути дела, чем нынешнее. В своей откровенно-циничной форме оно могло бы даже звучать по-бисмарковски: «Право – это юридически санкционированная сила» (т.е.: кто сильнее, тот и устанавливает выгодные для себя “правила игры”). Но цинизм был несвойственен русской культурноисторической традиции; это подтверждается тем определением “права”, которое зафиксировано в словаре В.Даля: «Право – это власть и воля в условных пределах».

“Условные же пределы” человеческому самовластью и самовольству задавали в русской традиции другие понятия – “правда” (с однокоренными ей “справедливостью” и “праведностью”) и неотделимые от неё “совесть”, “нравственность”. На самостоятельную сущность “правды” (как “истины, окрашенной совестным, нравственным началом”) указывает широчайший круг источников по истории русской духовной культуры. Здесь и доправовые формулы юридических документов X века («да погубит правду свою» – о нарушителе договора, не подпадающем под формальное уголовное преследование), и приписываемый Александру Невскому афоризм «не в силе Бог, а в правде», и памятники народного фольклора («Спор Правды с Кривдой», «Легенда о горе Судоме» и др.). Даже такие русские пословицы, как “правда суда не боится”, “правда не судима”, “на правду нет суда” – ясно показывают, что “правда” и “право” всегда осознанно воспринимались нашими предками как несводимые друг к другу понятия.

Хотя данные русского языка дают иногда повод к смешиванию “правды” и “права” (“Русская Правда” – сборник древнерусских законов; “стать на правду” – идти на суд; “правдовáть” – начальствовать, управлять, судить да рядить и др.), но такое смешивание проистекает из обычной для древности идеи немыслимости суда без правды (“творить суд и правду”, “судить по правде”). В этом убеждают и те языковые данные, которые указывают на “правду” как на независимое от “права”, хотя и тесно с ним связанное, явление (“правда суда не боится”, “правда несудима”, “на правду нет суда”). Наконец, существенно и то, что “правда” не обязательно выражается в языке, – её достаточно интуитивно ощущать (“на правду нет слов”).

“Право” же вне языкового выражения немыслимо. Оно, действительно, вырастает из потребности разъяснения и комментирования переставших соответствовать реалиям жизни установлений. Его задача – регламентировать посредством единых для всех “правил игры” общественную жизнь и тем самым делать её приемлемой в плане безопасности, надёжности и предсказуемости. Но успешно выполнять эту свою задачу на протяжении тысячелетий “праву” удавалось только лишь потому, что оно – бессознательно для самого себя – постоянно подпитывалось традиционной ценностью – интуитивно постигаемой “правдой”.

К сожалению, внешняя неочевидность такой подпитки породила иллюзию самодостаточности “права”, а вслед за иллюзией самодостаточности – и тенденцию к самопровозглашению “права” высшим и единственно разумным регулятором общественных отношений. В рамках этой тенденции “право” стало отказывать в доверии абсолютно всем не поддающимся формализации ценностям, и в первую очередь – интуитивно-ощущаемой “правде” (именно о таком отказе свидетельствует известная формула “разрешено всё, что не запрещено законом”). Но при этом тут же обнаружилось, что “право”, не подпитываемое “правдой”, “совестью”, “справедливостью”, “нравственностью”, поистине обречено делать формально-юридические “правила игры” бессовестными и подлыми.

“Право без правды” – это выражение претензии на то, что уровень и качество сегодняшних представлений о мире вполне достаточны, чтобы быть положенными в основу регламентации всего человеческого жизнеустройства. То есть, это заведомо безнадёжная попытка втиснуть многомерную жизнь в ограниченный набор языковых формул. Ведь “право” считается тем развитей, чем больше в нём таких формул; но чем больше в нём формул, тем больше возникает и противоречий между ними (“война законов”). И всеми этими противоречиями порождается повседневный абсурд самонадеянного “права, игнорирующего правду”.

А вот с “правдой” сложнее; “правда” – это до сих пор культурно-историческая загадка. Дело в том, что если отбросить третьестепенные смыслы слова “правда” (как союза “хотя”, “конечно”, или как синонима утверждений “да”, “так”, “истинно”, “согласен”, “бесспорно”), то всё общее, что объединит остальные смыслы этого слова, окажется сводимо к представлению об “истине, включающей в себя как неотъемлемую составляющую нравственное начало” (что и делает эту истину отличной от “истины в формализованных языках” или от “истины в её юридической трактовке”). Такое представление о “правде” приложимо к самым разным уровням бытия: от уровня мыслей, слов и дел отдельного человека до уровня языковой модели мира. Последний случай, указывающий на “правду” как на “принцип мироустройства” – самый интересный и в историческом, и в мировоззренческом отношениях, потому что о происхождении языковых моделей мира современное историческое языкознание до сих пор имеет весьма туманные (и сомнительные в плане доказательности) представления.

От понимания “правды как принципа мироустройства” мы унаследовали представление о невозможности жить без идеала. Отсюда – наше понимание “правды” как порядка, основанного на справедливости. Отсюда – такие смыслы слова “правда”, которые указывают на максимум положительных человеческих качеств: на честность, на совесть и т.д. Отсюда же – тесная связь слова “правда” с такими определениями, как “святая”, “сущая”, “истинная”. “Правда”, действительно, мыслится в русской языковой традиции как нечто вроде духовного маяка или компаса; поэтому “за правду стоят”, “за правду страдают”, “за правду идут на плаху”. Поступать же вопреки “правде” – значит обрекать себя на душевный дискомфорт (“правда глаза колет”) или даже на муки совести.

Отсюда же произрастает и традиционно-критическое отношение русского человека к “чистому праву” (“закон что дышло, куда повернёшь – туда и вышло”). Но считаться с тем фактом, что нарушения формальной законности ухудшают качество повседневной общественной жизни, необходимо. Поэтому в русской истории вырабатывается, а в русской литературе фиксируется уникальная модель отношения к жизни: “пострадать за правду”, – учитывающая одновременно требования и “правды”, и “права”. “Пострадать” – значит подчиниться “праву” (как “силе”); но за “правду”, т.е. сохраняя связь “правды” с “правом”. Самое ценное в этой модели – указание на нерасторжимость “правды” и “права”.

Но такая нерасторжимость означает, что невозможно одно поставить выше другого: “правду” выше “права” или “право” выше “правды”, – перекос в любую сторону всегда будет означать нарушение нерасторжимости, начало её распада. Например, правовая идеология, возведённая в ранг высшего регулятора общественных отношений, неизбежно начинает обнаруживать свою принципиальную несовместимость с жизнью по совести, по нравственности. Именно этим обстоятельством следует, видимо, объяснять тот факт, что страны современного мира, пытающиеся сохранить под натиском “правовой культуры” свою ориентацию также и на традиционные духовные ценности, являются сегодня главными объектами политической клеветы, экономического шантажа и военной агрессии со стороны “цивилизованного” сообщества. Очень хорошо сказал об этом известный публицист С.Кара-Мурза: «У нас… идея права вытекала из правды. Что и называют тоталитарным мышлением»

Разумеется, и культ “чистой правды” тоже имеет тенденцию скатываться в иллюзию её самодостаточности. И обходится такая иллюзия обществу тоже недёшево: подобно тому как “право без правды” превращается в изощрённо-подлую казуистику, так и “правда без права” вырождается – через начальный романтический период “робингудовщины” – в беспредельный бандитизм и в словесный блуд его теоретического обоснования (в форме концепций “революционной целесообразности”, “тождества произвола и божьего произволения” и т.д.). Поэтому единственная серьёзная альтернатива “иллюзиям самодостаточности” обоего рода – это давно уже выстраданная нами культура синтеза правды и права. Хотя сама она в руки, конечно же, не упадёт. Заглянем, к примеру, в любую из отечественных энциклопедий, и мы увидим, что понятию “права” там всегда посвящён внушительный раздел, а вот понятия “правды” – фундаментальнейшего и необходимейшего для понимания сути русской истории – нет вообще.

Сегодняшнее “право” – это символ веры “цивилизрованных” обществ (т.е. таких обществ, которые отказали в доверии интуитивно постигаемой “правде”). “Правда” же стала сегодня уже не столько символом, сколько пережитком, веры “традициональных” обществ (т.е. таких обществ, где по исторической инерции всё ещё сохраняется в народном сознании связь традиционных духовных ценностей с исторически меняющимися “правилами игры”). Поэтому соотношение “цивилизованности” и “традиционализма” сегодня – это соотношение агрессивного, подлеющего “права” и угасающей (уходящей в тайники человеческих душ) “правды”. Однако не нужно воспринимать это соотношение с обречённостью, потому что если излечиваются болезни тела, то почему на то же самое нельзя рассчитывать и в отношении болезней духа? Не забудем, что хотя истории как науки о жизни духа до сих пор и не существует, однако потребность в ней, как и предпосылки её появления в ближайшем будущем, начинают заявлять о себе всё более настойчиво.

Важнейшей из таких предпосылок и должно явиться представление о том, что “правда” и “право” – это два тесно взаимосвязанных друг с другом регулятора социальных отношений. Они не совпадают ни по природе (“правда” – понятие сущностное, а “право” – формальное), ни по функции (“правда” – цель, а “право” – средство достижения цели), ни по своим оперативным возможностям (“правда” принадлежит сфере стратегии, а “право” – сфере тактики). Но все эти вместе взятые несовпадения как раз и свидетельствуют о взаимодополнительности “правды” и “права”, об их необходимости друг другу: где нет “правды”, там её не обеспечит никакое манипулирование “правом”, а где нет “права” – там, в силу обычного человеческого неразумия, очень быстро будут затоптаны и “правда”, и “совесть”, и “нравственность”.

Если теперь, в свете вышесказанного, взглянуть на феномен “международного терроризма”, то легко увидеть, что он, наряду с другими деструктивными проявлениями современной жизни (в том числе с коррупцией), является прямым порождением той главной болезни духа “цивилизованного” мира, на которую указывал ещё Ф.И.Тютчев: «Известно идолопоклонство Запада перед всем, что есть форма, формула и политический механизм. Идолопоклонство это сделалось как бы последней религией Запада» (Тютчев Ф.И. «Папство и римский вопрос с русской точки зрения»).

Правота тютчевского диагноза блестяще подтверждается на примере созданной Западом его главной формулы – “правовой культуры”. Именно односторонняя ориентация “цивилизованного” мира на “правовую культуру” является источником и причиной его принципиального неприятия любых ценностей, не поддающихся правовой формализации, его агрессивно-заявляемого “права” на любую юридически оправдываемую несправедливость.

В этом смысле чрезвычайно показательны редкие (очень редкие!) примеры того, как даже относительно-справедливая политика “цивилизованных” стран в отношении “традициональных” способна минимизировать террористическую деятельность, лишить её питательной почвы и материального базиса. Так, в середине ХХ в. «перед лицом реальной угрозы потерять своё влияние в Латинской Америке правящие круги США предприняли решительные шаги. Американский президент Дж. Кеннеди выдвинул концепцию т.н. “перехвата революции”, сработавшую впоследствии и в других частях земного шара. В соответствии с ней на континенте был создан так называемый “Союз ради прогресса”, с помощью которого был дан толчок развитию местного латиноамериканского капитала, ориентировавшегося на внутренний рынок. Это позволило несколько улучшить положение населения латиноамериканских стран и снизить его недовольство засильем в их странах иностранного капитала и тесно связанных с ним местных олигархов … Латиноамериканские вооружённые силы были ориентированы на так называемую “внутреннюю оборону”, предполагающую их оснащение и подготовку исключительно к борьбе с внутренним повстанческим движением. В результате принятых мер по “внутренней обороне” на Латиноамериканском континенте относительно крупные партизанские отряды были разгромлены…» («Терроризм как угроза национальной безопасности. Отечественный и зарубежный опыт». М. 2003, выделено нами – Авт.).

Но это, разумеется, исключение из правила. В основном же программы борьбы с мировым терроризмом строятся исключительно с ориентацией на юридические формулы и законодательные акты. «Например, в докладе межведомственной комиссии по борьбе с терроризмом, созданной в США в 1985 г. Дж. Бушем, бывшим тогда вице-президентом, дано следующее определение: “Терроризм – это противоправное использование или угроза использования насилия против лиц или объектов для достижения политических или социальных целей. Обычно он направлен на запугивание или принуждение правительств, групп или отдельных лиц для изменения их политики или действий”.

В связи с событиями в Чечне в российской правящей элите происходит дрейф к такому же пониманию терроризма. Так, российский исследователь Л.А.Моджорян приходит к выводу о том, что “терроризм – это акты насилия, совершаемые отдельными лицами, организациями или правительственными органами, направленные на устранение нежелательных государственных и политических деятелей и дестабилизацию государственного правопорядка в целях достижения определённых политических результатов”.

Известные российские юристы Н.Б.Крылов и Ю.А.Решетов отмечают, что под “терроризмом в самом широком значении этого термина понимают акты насилия или угрозы насилием, цель которых – внушить страх и заставить действовать или воздержаться от действий в нужном террористам направлении”… Согласно Федеральному закону России “О борьбе с терроризмом” под последним понимается насилие или угроза его применения в отношении физических лиц или организаций, а также уничтожение (повреждение) или угроза уничтожения (повреждения) имущества и других материальных объектов, создающие опасность гибели людей, причинения значительного имущественного ущерба либо наступления иных общественно опасных последствий, осуществляемые в целях нарушения общественной безопасности, устрашения населения, или оказания воздействия на принятие органами власти решений, выгодных террористам, или удовлетворения их неправомерных имущественных и (или) иных интересов» (там же).

Нетрудно заметить, что в чисто юридической трактовке феномена “международного терроризма” его специфика растворяется в представлениях об обычной, властной или противовластной, уголовщине. И далеко не случайно авторы протицированной выше книги признаются, что хотя «основной формой противодействия терроризму должно стать устранение предпосылок, его порождающих», но «эти вопросы выходят за рамки данного исследования» (там же). Притом, что на самом деле эти рамки определены уже заголовком исследования как предельно широкие, выходить из которых просто некуда.

Страница 183 из 194

Новости

Юнацкевич Петр Иванович выступил на I Международной конференции по антитеррористическому образованию взрослых

Тедеев Алексаенд Христофорович выступил на I Международной конференции по антитеррористическому образованию взрослых на тему "Террористический лохотрон"

Доклад Алиева Афлатуна Агакерим оглы о терроризме как порождении “правовой культуры”